Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Я положил книгу в отделение для перчаток и тронулся с места. Гуа еще скрывался под водой, но три машины уже подъехали. Я пристроился им в хвост и отдался размышлениям. Автор книги — дипломированный ученый с многочисленными титулами. Отнюдь не любитель глупых розыгрышей. Он тоже решил во всем удостовериться сам. Он отправился туда полный предубеждений. И все его предубеждения пали одно за другим. Вдобавок он сам говорит: «Я не объясняю. Я констатирую факты!» Примерно как Виаль. Но тому разве не доставляла удовольствия подобная констатация? Если бы это я был в Африке с Мириам, разве не согласился бы я со всем из любви к ней? Можно быть выдающимся человеком и дать увлечь себя своему воображению. Нет. Это свидетельство ничего не стоит. Пока у меня перед глазами не будет глубокое, научно проверенное исследование, я не сдамся. Конечно, кровавые жертвоприношения, ритуальные убийства — все это существует. Я это знаю. Газеты полны сообщений о непонятных происшествиях. Я и сам видел отснятые в Африке хроникальные ленты, которые меня потрясли. И здесь, на болотах, я каждый день веду борьбу с суевериями фермеров. Они тоже верят в предзнаменования и рок. Но уж кому как не мне видеть — не только видеть: осязать, — что они заблуждаются.

Вереница машин пришла в движение. По эту сторону острова море было плоское, бледное. Создавалось впечатление, будто катишь по воде. Развязав эту дискуссию с самим собой, я как-то успокоился. И когда отмел доводы, приведенные в книге, Мириам, казалось, утратила неуловимую суть своей обольстительности. В очередной раз я, возвратившись на твердь материка, почувствовал себя устойчивым, крепко стоящим на ногах, уверенным в себе. Я обогнал одну за одной все три машины.

Я остановился перед гаражом. В кухне горел свет. Я толкнул тяжелую скользящую дверь и, въезжая внутрь, сильно газанул, чтобы подчеркнуть, как спешу вернуться домой. Элиана открыла дверь в глубине гаража. Она была по обыкновению совершенно спокойна.

— Как выжатый лимон, — воскликнул я. — Ну и работенка! Добрых двенадцать часов горбачусь.

С измученным видом я захлопнул дверцу машины. Не стоит так уж плохо обо мне судить. Я действительно был измучен. Я не играл роль. Не лгал. Я сетовал вполне искренне. Элиана поцеловала меня, но Том со вздыбленным загривком отступил.

— От меня несет быком, — смеясь, объяснил я. — Как ты тут?

— Ничего.

— Пошли быстро есть. Только соскребу с себя грязь и бегу за стол.

Напрасно я опасался минуты возвращения. Для Элианы и этот день был похож на все прочие. За ужином она рассказала, что сделала за день, — всю тысячу пустяков, что занимали ее до самого вечера.

— Не слишком устала?

— Да нет.

Пока она убирала со стола, я раскурил трубку. Нуармутье был забыт. Я думал только о завтрашних делах. И все же, перед тем как отправиться в нашу спальню, я отыскал справочник с обширной библиографией и подготовил для своего книготорговца в Нанте длинный список: Фрэзер, Казалис, Бюрнье, Арбуссе, Сежи, Кристина Гарнье, Дитерлен, Ледеван, Сустелль, преподобный Трилль, — думаю, вы согласитесь со мной, что я заказал все мало-мальски значимое в этой области. Мне показалось, что я выполнил какую-то срочную обязанность. Улегся я почти довольный собой.

— Ты не скучала? — обратился я к Элиане. — Мне, право, жаль, что я так подолгу отсутствую, но эта эпидемия прибавила мне хлопот. И конца еще не видно!

— Завтра приедешь на обед?

Элиана задала вопрос тоном прилежной домохозяйки, уже продумывающей завтрашнее меню. Я почти не раздумывал с ответом. Для себя я уже решил провести в Нуармутье что-то вроде расследования, так что мои поездки туда были морально оправданны и я в некотором роде не чувствовал себя обязанным таиться.

— Не думаю, — ответил я. — У меня завтра длинные концы, зато вечером постараюсь вернуться не слишком поздно. Спокойной ночи, дорогая.

Назавтра я встал рано и, пока готовился кофе, обошел сад. По утрам я люблю почувствовать погоду, вдохнуть первые запахи, угадать намерения ветра, учуять его настроение. Матушка Капитан тоже была на ногах и собиралась вести свою козу на пастбище. Мы немного поболтали. Со дня происшествия с Элианой старуха взялась нас опекать. Меня эта услужливость частенько раздражала, но она могла мне пригодиться. Так что я с деланным равнодушием принялся ее расспрашивать. Но для начала объяснил, что пасхальные каникулы приведут ко мне клиентов из города. Мне наверняка вскоре придется лечить уйму кошек и собак. Кстати, она не замечала возле нас каких-нибудь чужих людей? Нет, она никого не заметила. А она ведь никуда не отлучается. В ее-то возрасте, и так далее. Короче, почти весь день напролет она проводит у себя на кухне, откуда ей видны и дорога, и мой дом. Я попросил ее сообщить мне, если ей вдруг покажется, что кто-то меня разыскивает. Моя жена еще не совсем оправилась, ей нужно как можно больше отдыхать. Вот почему я не хочу утруждать ее еще и своими собственными заботами. Матушка Капитан, по достоинству оценив мою чуткость, заверила меня, что я могу на нее положиться.

До одиннадцати часов я работал. Потом направился к Гуа. Машин на дороге поприбавилось; номера по большей части были парижские. У меня появилось чувство защищенности. Совесть у меня была чиста, но мне было довольно затруднительно сформулировать вопросы, которые придется задать Мириам. Она тотчас заподозрит неладное. А если она почувствует, что я ее обвиняю, разыграется буря, мы поссоримся, но ссора ничего не решит, поскольку Мириам будет действовать… на расстоянии! Я немедленно разозлился на себя за эту идиотскую мысль. Не лучше ли выложить ей всю правду, одним махом вскрыть нарыв? Но я не способен в нескольких словах выразить все, что меня гложет. Это не трусость. Просто я опасаюсь употребить неверные выражения, огрубить, исказить… Когда подводишь итог, то неизбежно грешишь против истины, потому что отстраняешься от собственного сердца. Входя на виллу, я так ничего и не придумал. Мириам я застал за рисованием.

— Подожди немного, — сказала она. — Я тебя целу́ю, но дай мне закончить.

Я человек мнительный и тотчас пожалел о том, что приехал. Заложив руки за спину, я прохаживался по гостиной, как ценитель живописи в картинной галерее.

— Послушай-ка, — сказал я, — что-то я не вижу одной твоей картины… ну той, с карьером…

— Я ее продала, — рассеянно ответила она.

Я встал как вкопанный.

— Ты ее продала?

Она положила мольберт на табуретку и приблизилась ко мне, вытирая пальцы о полу халата.

— А что тут удивительного?.. Да, я продала ее в одну парижскую галерею с кучей других полотен. Надо же мне как-то жить. Ты об этом хоть когда-нибудь думал, милый мой Франсуа?