Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Он уже направлялся к лестнице. И сам себе возразил:

— Нет. Думаю, что нет. После такой ледяной ванны у нее были бы совсем другие симптомы… Мы еще посмотрим, но особенно расстраиваться не из-за чего, поверьте!

Он пробыл в доме целый час. Расспросил Элиану с величайшей заботливостью и терпением. Послушал ее, прощупал, обследовал со всем тщанием, наконец укрыл простыней.

— Прекрасно, — заключил он. — Какое счастье, что мои пациенты не похожи на вас. Мне бы ничего не оставалось, как закрыть лавочку.

Он пожал мне руку, и я проводил его до калитки.

— Уверяю вас, у нее все в порядке, — сказал он на прощание. — Может, она и не так безупречно здорова, как выглядит, но быстро от этого оправится. Ей здесь нравится?

— А почему бы ей здесь не нравилось?

— И все-таки! Свозите ее куда-нибудь хоть ненадолго. Это поможет ей оклематься.

Я передал это предложение Элиане.

— Может, и в самом деле несколько дней отдохнешь? Не хочешь съездить на юг?

Она отказалась. У меня, дескать, работа. Она никогда не согласится стать для меня обузой. Я не стал настаивать, и жизнь потекла как прежде. Только матушка Капитан пришла утром на два часа, чтобы навести порядок. Вечером того же дня меня остановил в Бовуаре Мильсан и сказал, что меня приглашают в Нуармутье.

— Госпожа Хеллер, — уточнил он.

— Знаю.

— Кажется, у нее какая-то львица…

— Гепард.

— Так вот, зверь снова заболел. Мне передала это негритянка.

— У меня нет времени.

— Дело ваше. Я только выполнил просьбу.

Я пожал плечами, всем своим видом показывая, что не придаю никакого значения этой госпоже Хеллер и ее гепарду. И по правде говоря, в эту минуту нисколько не кривил душой. Как всегда, я очень сосредоточенно проработал весь день. Немалая часть моего существа была словно оглушена происшествием с Элианой. На следующий день, лаская Тома, я впервые вспомнил о Ньетэ. Но ненадолго и с чисто профессиональным интересом. У животного наверняка нарушен режим. Возможно, его напичкали африканскими снадобьями. Если Ньетэ и вправду заболела, то она, как и все, имеет право на лечение. Я отправился на утренний объезд. Я полностью владел собой, был очень спокоен и немного печален. Мне бы следовало быть начеку с этой скрытой меланхолией. Во мне пробуждался новый Рошель, но я об этом и не подозревал. В полдень я пообедал с Элианой — она была чрезвычайно весела, и от этого веселья мне становилось не по себе. Мы вновь заговорили о колодце, ставшем главной темой наших бесед. Вот тогда-то я и задал ей вопрос, который отнюдь не готовился мною заранее, но пришел на ум так, как если бы кто-то мне его подсказал:

— Ты была одна?

— Конечно.

— Я имею в виду…

Но я и сам толком не знал, что́ имел в виду. Элиана была одна — она уже подробно рассказала, как все произошло. Мы поговорили еще о матушке Капитан: Элиана намеревалась недели через две отказаться от ее услуг. И я совсем позабыл о мелькнувшем у меня странном подозрении. Вспомнил я о нем совершенно случайно: вечером пересчитывал деньги и обнаружил в бумажнике среди купюр визитную карточку Виаля. Я тотчас подумал о муже Мириам и почувствовал, что подсознательно все время отгонял это воспоминание. Я зажег трубку. Ладно, пускай муж Мириам упал и разбился. Какая тут связь с Элианой? Да никакой. Мириам — вдова. Я тоже едва не стал вдовцом. Женился бы я на Мириам?.. Возможно… Несомненно… наверняка! На этом мои рассуждения прервались. Было нечто такое, в чем я не решался себе признаться, и теперь, оказавшись наедине с собой, я решил вскрыть гнойник. Муж Мириам погиб, и никому неизвестно как. Он пошел по дороге, по которой обычно не ходил… Он что — поскользнулся?.. Почувствовал себя плохо?.. Его толкнули?.. Нет, никто его не толкал, в этом Виаль твердо уверен. Остается несчастный случай. Он упал там, Элиана упала здесь. Чистое совпадение. Что я выдумываю?.. Я посмотрел в сторону укрытого тьмой острова. Я привык рассуждать, черт побери! У меня логический склад ума. Профессия приучила меня наблюдать, анализировать, методично истолковывать явления. Со мной произошла классическая вещь: я долгое время запрещал себе думать о Мириам и, чтобы обойти этот запрет, взрастил в себе беспокойство иного рода. Я перевел проблему в плоскость расследования. Но проблемы-то как раз и не было. Во мне просто снова заговорила страсть. Так? По совести, я был вынужден признаться, что дело обстоит именно таким образом: я хочу вновь увидеть Мириам и придумываю для этого самые невероятные предлоги. Но почему я должен запрещать себе увидеться с Мириам? Увидеться с ней вовсе не означает пасть к ее ногам!

Как видите, я ничего от вас не скрываю. Я хочу во всех подробностях поведать вам о своих терзаниях, чтобы вы поняли: прежде чем решиться, я долго копался в себе, критически все осмысливал. Истина в том виде, в каком она в конце концов передо мной предстала, — не моя истина. Как мне кажется, я сумел преодолеть, устранить все, что в этом действе было моим личным вкладом, моей собственной точкой зрения. Я ни на миг не заблуждался на свой счет, когда начал подыскивать благовидный предлог для новой встречи с Мириам. Я сознавал свою неправоту. Я был глубоко несчастлив. Впрочем, я продержался больше недели. В течение всех этих дней я окружал Элиану заботой, лаской, вниманием. Она по-прежнему была очень усталой, хоть и старалась делать вид, что полностью оправилась. Она покашливала и совсем потеряла аппетит. С моей же стороны решимость походила на песчаные замки, что возводят дети на морском берегу. Вот приближаются волны, и донжоны, подмываемые водой, начинают заваливаться. Я все чаще выезжал на прибрежную дорогу. Мне просто необходимо было почувствовать запах выброшенных на берег водорослей. Слегка запрокинув голову, я вдыхал соленый ветер подобно тем одиноким лошадям на дюнах, которые вытягивают шеи, принюхиваясь к окружающему пространству. Инстинкт подсказывал мне: если я пересеку Гуа, опасность неминуемо возрастет. Но вот настал вечер, когда я принял решение хладнокровно, убедившись, что Элиана выглядит неплохо. Да, я омерзителен и до мозга костей порочен. Но я больше не могу. Ветер дул по земле. Водная поверхность бухты была плоская, как в пруду, и первые майские жуки уже бились о стекла. Я завел будильник, поцеловал Элиану. Признаюсь: меня вновь переполняло счастье.

Я пересек Гуа в десятичасовой отлив. Передо мной ехали три или четыре машины, и я вспомнил, что начинается пасхальная неделя. Оживленное движение будет мне на руку; с полмесяца можно будет ездить туда-сюда, не привлекая внимания. Как приятно очутиться на острове, вновь увидеть эти узкие дороги меж приземистых домов, изгороди из тамариска и, в промежутках, широкую панораму океана. Деревни, которые я проезжал, — Биллярдьер, Гудери, Матуа — казались какими-то потусторонними. Я словно и впрямь оказался в воображаемой стране. Мириам — теперь я понимал это куда лучше — вышла из моих снов как варварское божество. Я совершаю к ней паломничество. Меня неудержимо влечет к ней. То, что она хочет жить собственной жизнью, меня задевает и кажется вульгарным. У меня, когда я перебирал эти мысли, сжималось сердце, как если бы моя любовь состарилась, и в то же время я стал чувствовать себя не таким уж виноватым перед Элианой. Я ничего у нее не краду, я просто укрываюсь на часок-другой в другом мире, возможно имеющем много общего с миром музыки и чтения. Успокоенный этими рассуждениями, защищенный от Элианы и убереженный от Мириам, наедине со своими тайным счастьем, я торопился в Нуармутье.