Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Я не спешил вынести суждение. Свидетельства звучали впечатляюще. Под ними подписывались люди очень известные, например Альберт Швейцер. Но все-таки мне это казалось невероятным. «Подтверждения! Где подтверждения?» — повторял я. Закрыв книгу, отупев от цитат, ссылок, описаний, я удивлялся тому, что сижу у себя в кабинете. Удивлялся и радовался. Здесь я был в безопасности. В своем книжном шкафу я различал свои институтские учебники, свои работы по физике и химии. И говорил «нет» этой кошмарной Африке. Эта Африка не была доброй Африкой Мириам. В пять часов Элиана приносила мне полдник. Сама она пила чай. Я предпочитал чашечку горячего черного кофе.

— Закрывай свои книги, дорогой, — говорила она. — Отдохни.

Она никогда не спрашивала, что я читаю. Толщина моих фолиантов отпугивала ее заранее. Элиана не отличалась любопытством. Редкие книжки, которые я видел у нас дома, были тощими сентиментальными романами, которые Элиана недоверчиво и осторожно проглядывала. После обеда я читал еще примерно с час. Любое дело я делаю серьезно, поэтому самые яркие пассажи я выписывал на карточки, которые расклассифицировал по рубрикам: ворожба, ясновидение, двойники и так далее. Мне казалось, что таким образом я окончательно разделаюсь со своими прошлыми подозрениями. И когда я вернулся к своим повседневным занятиям, я окончательно оправдал Мириам. В Нуармутье я ехал в подавленном состоянии духа. До этого я чувствовал вину только перед Элианой, теперь, как оказалось, я был виноват не меньше и перед Мириам. Машину мне починили, она стала как новенькая. Отлив приходился на конец дня. Время самое благоприятное. Я отправился в путь, твердо решив на этот раз расспросить Мириам о ее взаимоотношениях с туземцами. Я не сомневался, что Виаль все преувеличил.

Мириам я нашел озабоченной и несколько рассеянной. Ньетэ отказывалась от еды. Она лежала в старой прачечной, которая была продолжением дровяного сарая. Мириам устроила ей там жилище, там кормила ее, там она спала. Моим здоровьем Мириам почти не интересовалась. Однако предупредила, чтобы я был осторожнее: Ньетэ со вчерашнего дня подпускает к себе с трудом. Ронга сидела возле нее на корточках и плакала. Стоило мне опуститься на одно колено перед Ньетэ, как она заворчала, и я понял, что мне и впрямь следует быть осторожнее. Я заговорил с ней — ласково, успокаивающе, — потом протянул руку и потрепал по затылку. Гепард принял мое дружелюбие.

— Она пьет?

— Много.

О серьезном осмотре не могло быть и речи. Животное было слишком напряжено. По моему мнению, гепард страдал от печени, поскольку Мириам упрямо кормила его тем, что ела сама, и, любя сладости, пичкала сахаром и шоколадом.

— Боюсь, как бы она не сделалась злобной, — сказала Мириам.

Я поднялся; состояние у меня было противоречивое. Я был привязан к Ньетэ, но все же предпочел бы видеть ее в зоосаде. Мириам была слишком неаккуратна, чтобы как следует заниматься животным, тем более хищником. Но свое мнение мне надлежало держать при себе.

— Диета, — твердо сказал я. — Ни молока, ни сахара. Несколько косточек, и ничего больше. Потом посмотрим.

Ронга взглянула на меня, и я понял, что она одного со мной мнения. Зато Мириам, похоже, мне не поверила. Мы вышли из помещения.

— Животное попало в неволю, — добавил я. — Вся беда в этом. Ты мне не веришь? Как-то ты мне говорила о травах, об африканских средствах. Хочешь, я напишу своему коллеге в Африку?

— Он их не знает.

— А ты знаешь?

— Знаю.

— И что же ты знаешь?

— Тебе этого не понять. Нужно побывать там, тогда почувствуешь… И потом, прошу тебя, Франсуа… Чему быть, того не миновать!

Мы поднялись на второй этаж, и Мириам уселась на балконе. Было жарко. Пахло смолой.

— Я не люблю здешних запахов, — сказала она. — У меня от них мигрень.

— А там ты много общалась с местными?

— Много. Когда я была совсем маленькая, у нас была служанка… Н'Дуала… Удивительная женщина. Я от нее не отходила. Отца никогда не было дома. Мама вела светскую жизнь, и Н'Дуала считала меня своей дочкой.

— И чем же она была такая удивительная?

— Она знала все… Тайны, заговоры. Например, чтобы росли цветы или прекратился дождь…

— Ты это серьезно?

Заложив руки за голову, Мириам смотрела в небо, видневшееся между соснами. Потом она принялась напевать какую-то странную, тягучую, наподобие арабской, мелодию:

— Это прогоняет ночных духов, — сказала она. — Н'Дуала ее пела возле моей кроватки. Была и другая, чтобы вернуть неверного возлюбленного:

— Я пою ее каждый день, но мне начинает казаться, что она бессильна…

Глаза Мириам наполнились слезами. Я взял ее за руку.

— Ничего, — прошептала она. — Не важно. Я вернусь туда одна.

— Мириам…

— Нет, правда, любимый. Уверяю тебя, это уже не имеет никакого значения. Ты устал от меня. Тем лучше. Не будем больше об этом.

— Да нет, ты просто сердишься оттого, что я не приходил… Но я не мог встать с кровати. Ты же видишь, у меня шрам, так какого черта!

— Что ж, неплохой предлог.

— Пусть предлог, и я нарочно бросился под грузовик.

— И все-таки скажи мне, Франсуа, что удерживает тебя возле твоей жены, раз ты сказал мне, что ее не любишь? Ты ведь мне сам сказал. Так или нет?

— Так.

— И сказал правду?

Я ни секунды не колебался.

— Правду.

Мириам не продолжала — она ждала ответа на уже заданный вопрос. Тишина становилась непереносимой. Говорить должен был я, я должен был проявить инициативу. Каждая секунда тишины служила лишним подтверждением моего малодушия.

— Сейчас ты взглянешь на часы, — сказала она наконец. — Встанешь и будешь вздыхать, словно уезжать тебе грустно. Но уедешь ты с такой скоростью, словно боишься подхватить дурную болезнь. И когда окажешься дома, будешь на меня злиться… за все! Вы все одинаковые. Уезжай, Франсуа, голубчик! С Ньетэ я сама разберусь.

Она меня прогоняла. И мне вдруг захотелось обидеть ее, ударить, но больше всего я негодовал на себя, мне невмоготу была моя странная расслабленность, какой-то паралич души, который делал меня фальшивым и упрямым. Я и сам все видел, и меня от себя тошнило. Я постарался казаться непринужденным — встал и чуть было не вздохнул, как предсказывала Мириам. Проходя мимо нее, дружески потрепал по плечу.

— К завтрашнему дню все наладится, — пообещал я.

Голос у меня был глупый. И я сам был глуп. Мужлан, которому только и ухаживать что за коровами.

На крыльце меня остановила Ронга.

— Что нужно сделать для Ньетэ?