Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Зверь, вытянувшись на боку, лежал в разобранной постели. При виде меня он не шелохнулся, но глаза его под полуприкрытыми веками заблестели.

— Тихонько, — шепнула мне Мириам.

Она присела на краешек кровати. Гепард, распластавшись, с прижатыми ушами подполз к хозяйке, искоса наблюдая за мной. Мириам погладила его уплощенную голову, между ушами прочерченную тремя коричневыми полосами.

— Хорошая, хорошая… — приговаривала Мириам.

Я видел уже только животное. Остальное было забыто. До чего же удивительна эта перемена, столь внезапная, что мне никогда не удавалось уловить момент, когда она во мне происходит. Я осознаю эту перемену только потом, когда пытаюсь разобраться в себе хладнокровно. Не было уже никакого Рошеля — на его место заступило первобытное существо, привыкшее подчинять других существ своей воле. А ведь обычно я довольно нерешителен, меня вечно раздирает между всевозможными «за» и «против». Уверенным шагом я подошел к кровати и склонился над Ньетэ. Та слегка запрокинула голову, готовая разить пришельца мощной лапой.

— Отодвиньтесь, — сказал я Мириам.

— Смотрите, как бы она вас не укусила, — с тревогой отозвалась хозяйка.

— Уходите!

Теперь я чувствовал гепарда так, как если бы сам когда-то породил его. Мы не спускали один с другого глаз. Я угадывал страх, зыбкими волнами бугривший его шкуру. Бок учащенно вздымался и опадал. Радужная оболочка глаз меняла цвет с зеленого на желтый, ее то и дело затуманивало, заволакивало фосфоресцирующей дымкой, сквозь которую поочередно проглядывали ярость, страх, сомнение, изумление и снова ярость. Втянув ноздрями запах животного, я понял, что оно больно: пахло от него не землей и нагретым сеном, а раненой плотью, нутром. Моя ладонь открылась в воздухе, и гепард перестал жить. Но губа его дрогнула, обнажив клык, острый, как коготь. За спиной у меня по паркету прошуршали ступни… Это явилась посмотреть негритянка. Я ощущал и страх обеих женщин и велел им отступить в глубь комнаты. Между ними и гепардом установилась некая психическая связь: их испуг передавался животному и усиливал охватившую его панику. Когда оно перестало их видеть, связь прервалась. Оно зависело уже только от меня, и я почувствовал, что оно успокаивается.

— Ньетэ… — позвал я.

Мышцы расслабились; длинный хвост, постучав по простыням, улегся вдоль живота, только кончик его еще вздымался и трепетал. Я пошевелил пальцами и издал негромкое, идущее из глубины гортани ворчание. Тут Ньетэ повалилась на бок, и словно откуда-то из-под нее донесся хриплый рык. Я подождал еще немного, памятуя о молниеносных рефлексах кошачьих. Потом, очень медленно, опустил руку. Чувствуя ее приближение, Ньетэ в сладострастной неге приоткрыла пасть. Она подвинулась, подставляя бок, подобно коже питона испещренный черными точками.

— Девочка…

Мои пальцы коснулись загривка Ньетэ, и по ее туловищу пробежала судорога удовольствия. Прикусив кончик языка, она зажмурилась. Все, она моя. Я начал по-хозяйски трепать ее, сначала в крестце, потом в холке. Она вытянула все четыре лапы и испустила счастливый вздох. Когда я заговаривал с нею, веки ее, окаймленные рыжей полоской, которая, словно начертанная косметическим карандашом, уходила к вискам, с усилием приподнимались, налитые негой, и приоткрывали золотистую, как ликер, радужную оболочку. Под пушистым бедром я щупал влажную и мягкую, подернутую жирком плоть живота, такую нежную вокруг сосков. Потом я кулаком два-три раза легонько боднул ее в голову и поднялся. Ньетэ разочарованно открыла глаза, зевнула, облизала себе нос. Я почесал ее еще, за ушами.

— Так, понятно, — сказал я. — Ничего страшного.

Мириам и ее служанка не могли опомниться от изумления.

— Интересно, как же вы смогли… — начала Мириам. — С ее-то характером… Ронга, пойди приготовь кофе, господин Рошель, надеюсь, не откажется выпить чашечку.

Признаюсь, я был весьма горд собой. Я снял с себя теплую куртку — естественным движением, уверенный, что могу себе это позволить. Я испытал странное ощущение — будто стал хозяином — и не удивился, когда Мириам предложила мне сигарету. Более того: я, человек некурящий, в то утро курил с удовольствием.

— Как вы ее кормите? — спросил я. — Мясом, три раза в день?

— Да. Так мне посоветовал Филипп.

— Доктор Виаль, возможно, неплохой врач, но в животных он ничего не смыслит.

И мы рассмеялись как два заговорщика. Я хочу обратить ваше внимание на то, что было еще под спудом, но уверенно заявляло о себе. Как Ньетэ покорилась мне в некоем подобии дикого любовного порыва, так и Мириам уже принадлежала мне. Она позабыла о том, что она едва одета, не причесана и не накрашена. Мы по-свойски болтали в спальне, где повсюду была разбросана женская одежда, и чувствовали себя так непринужденно, как если бы много лет прожили вместе. Все мы — животное, женщина и я — утопали в этой атмосфере приязни, мы касались друг друга взглядами, и в центре покоились мои руки, пахнувшие хищником и любовью. Внизу, в кухне, гудела кофемолка. Мне хотелось остаться подольше — так приятно обволакивала меня нега.

И я, словно во сне, слышал собственные слова:

— Ей нужны овощи, растертые с мясным соком… в общем, мешанка. Вы не согласны со мной?

— Ну что вы. Просто мне забавно это слышать. Супчик для Ньетэ!

Чтобы не расхохотаться, она зажала рот своими удлиненными ладонями. Пальцы были свободны от колец.

— Ты слышала, Ньетэ? — продолжала она. — Ты будешь умницей? Будешь слушаться меня, как слушалась месье?.. Но вы еще придете, не так ли?

В уголках глаз у нее были тонкие морщинки, и, когда она не улыбалась, обрамлявшие лицо крашеные белокурые волосы придавали ему выражение печали.

— Конечно, приеду…

— Там бы я ее мигом вылечила, — сказала Мириам. — Туземцам известны потрясающие снадобья… ну да, уверяю вас.

— Крестьянам болот тоже. Пока мы ограничимся классическим лечением. Все необходимое у меня в машине.

Под видимой банальностью реплик по-прежнему таился ток воодушевления, взаимного интереса.

— Кофе готов, — прокричала Ронга.

— Давайте спустимся, — предложила Мириам.

— Знаете, поначалу я испытал потрясение, — признался я. — Доктор Виаль не упомянул мне о вашей служанке. Так что, когда она открыла мне дверь…

— Вы решили, что это я!

Мириам расхохоталась, потом достала платочек и вытерла глаза.

— Какая прелесть, Господи… Но учтите, я настоящая африканка. Я родилась в Маюмбе и бегло изъясняюсь на диалектах Камеруна.

Мы были на пороге. Мириам удержала меня за запястье.

— Ронга — дочь вождя, — негромко проговорила она. — Так что не обманывайтесь: из нас двоих истинная негритянка — это, несомненно, я. Вы бывали в Африке?