Сергей Михайлов - Сезон охоты

Он был один, этот боевик с пулемётом. Попробовать, что ли, достать его из «калаша»? С такого расстояния вряд ли попаду: слишком далеко. Вот если бы снайперская винтовка, да с нормальной оптикой… Я попытался взять его на мушку, но расстояние, действительно, было слишком велико. Да и темно там, на его чердаке, виден лишь смутный силуэт.

Я продолжал наблюдать за ним. Внезапно «чех» резко взмахнул руками и повалился навзничь.

Пуля всё-таки достала его. Но только не моя.

Я спустился вниз. Сергей вёл огонь из проёма в стене, имитирующего окно.

— Серёга, твоя работа? — крикнул я своему напарнику.

— Что?

— Ты, говорю, «чеха» снял, там, на чердаке?

— Какой чердак, Вань? Мне отсюда кроме ближайшего забора не видать ни хрена.

Вот это новость! Кто же мог стрелять? Причём, стрелял, по всей видимости, снайпер. Я прикинул, откуда могла просматриваться внутренность чердака, на котором скрывался боевик, и пришёл к выводу, что снайпер сидит где-то на дереве, за пределами бетонного периметра.

Уж не Валерка ли рыжий ведёт оттуда прицельный огонь? Да нет, чушь собачья! Из этого бухгалтера снайпер как из меня первая леди страны. Да и как он оказался бы на той стороне?

Кстати, куда он пропал? Ведь следов его мы так и не нашли.

— Нам кто-то помогает, — сказал я задумчиво, не обращая внимания на свистящие вокруг пули. — Пулемётчика только что завалили.

Он кинул на меня быстрый взгляд и снова прильнул к окну.

— А хрен его знает! Может, ещё кто-нибудь из наших…

— Ты ж говорил, нету больше никого.

— Так ведь мог и ошибиться… А, ч-чёрт!

Сергея с силой отбросило от окна. Он упал на спину, из-под его головы на земляной пол тут же натекла лужа крови. Из шейной артерии короткими толчками забил красный фонтан. Кровь, горячая, дымящаяся, падала ему на лицо, на грудь, заливала глаза, рот, уши. Он захрипел, в глотке его что-то заклокотало, забулькало. Руки беспорядочно шарили по лицу, шее, пытаясь зажать разорванный сосуд.

Я бросился к нему. Жгут! Нужен жгут! Нет, жгутом здесь не поможешь, здесь нужно что-то другое…

— Держись, Серёга! Сейчас… сейчас что-нибудь придумаю.

Сквозь клокотанье, которое издавало его горло, я уловил отдельные слова:

— Брат… прости… всё, что мог… сделал… это правильно… прости… бей их, мразей… бородатых… до последнего…

Он нащупал мою руку, крепко сжал её. Липкая, ещё тёплая кровь этого потерявшегося в жизни русского парня скрепила наше последнее рукопожатие.

Наверху, под самой крышей, разорвалась граната. Опять бьют из гранатомёта, сволочи! На нас посыпались доски, обрывки рубероида, какой-то строительный мусор. Потом крыша рухнула и погребла под обломками тело Сергея, безвестного солдата никому не нужной войны.

Я едва успел отскочить в сторону.

Ну всё, с меня хватит! Сейчас я вам такой фейерверк устрою, мало не покажется! Вынув из-за пояса стопку газет, которые прихватил сегодня утром (как давно это было!), я разодрал их, разбросал по полу, завалил досками, чиркнул зажигалкой и поджёг. Бумага тут же занялась, пламя быстро побежало по сухим доскам, жадные его языки уже лизали брёвна сруба.

Погребальный костёр для российского бойца, с мрачным злорадством подумал я. Помнить будете, суки, до конца дней своих…

Полный отчаянной решимости, я выскочил из дверного проёма — и тут же попал под перекрёстный огонь двух боевиков, которые блокировали выход с двух сторон. Я шарахнулся назад, туда, где пламя уже начинало припекать.

Я оказался в западне. Ну и пусть! Всё равно мне отсюда не выбраться. Лучше сгореть заживо на этом погребальном костре, вместе с моим боевым корешем, чем погибнуть от пули террориста. Я высунул ствол автомата наружу, дал наобум очередь. «Калаш», верно служивший мне всё это время, захлебнулся. Всё, конец спектаклю, патроны кончились, теперь меня можно брать голыми руками. Только голыми не получится, у меня ещё и зубы есть. Если надо, зубами этих тварей рвать буду.

Я отбросил ненужный больше автомат в сторону. И тут в дверном проёме, сквозь пелену дыма, увидел силуэт боевика. Он больше не таился, догадавшись, видимо, что патронов у меня больше нет. Боевик держал автомат на изготовке, но не стрелял и внутрь не заходил. Меня он видеть не мог, поскольку дымовая завеса надёжно скрывала меня от его глаз. Он ждал.

Они хотят взять меня живым! Ну уж нет, тут вы, ребята, просчитались. Живым вам меня не взять. Равно как и мёртвым.

Дышать становилось всё труднее. Дым ел глаза, забивался в лёгкие. Я чувствовал нестерпимое удушье, кашель раздирал моё нутро. От разгоравшегося пламени веяло жаром преисподней. Кажется, я не дождусь конца этого спектакля.

В дверном проёме появился ещё один силуэт. Но и он не решился войти внутрь. Ага, вот и третий! Я узнал его: это был Хасан. Как жаль, что я не приберёг для него последний патрон.

На плече у Хасана лежала гранатомёт. Вот, значит, что они задумали. Шарахнуть по мне из граника — и никаких проблем. Быстро и надёжно, с гарантированным успехом. И никаких следов.

И хотя я понимал, что подошёл к крайней своей черте, что жить мне осталось считанные секунды, инстинкт самосохранения толкнул меня на последний безумный шаг. Нет, я не бросился с кулаками на этих убийц, напротив, я сделал отчаянный прыжок вглубь помещения, туда, где огонь ещё не разгорелся с такой силой, как у выхода.

Это был самый дальний угол. Здесь, непонятно зачем, была свалена охапка сена. Плохо соображая, что делаю, я разбросал ногами сено в разные стороны, а сам, забившись в угол, скрючившись в позе эмбриона, зашёлся в судорожном кашле.

От нестерпимого жара клоки сена, ещё в воздухе, вспыхивали и тут же сгорали. На голове у меня уже начинали тлеть волосы.

Всё, теперь уж точно конец.

Рука случайно нашарила на земле что-то металлическое. Поднял, поднёс к слезящимся глазам. Пистолет. Проверил обойму — пуста. Валеркин, понял я. Бухгалтер был здесь. А потом исчез. Как сейчас исчезну и я.

Наверное, под занавес у меня начались галлюцинации. Мне почудилось, будто почва под моими ногами пришла в движение и стала проваливаться. За голени кто-то ухватился и потянул вниз, под землю.

Наверное, черти волокут в преисподнюю. Больше некому. Да и некуда.

Удар огромной силы — и я ясно ощутил, как асфальтоукладочный каток плотно трамбует мою бедную головушку. Потом мой черепок лопнул…

— Кажется, в себя приходит, — донёсся до меня далёкий-далёкий голос.

— Да вроде. — Этот голос был уже ближе. — Чудо, что вообще жив остался. Граната-то прямо над головой разорвалась. И ни одним осколком не зацепило. Вот ведь действительно говорят, в рубашке родился.

И совсем уже рядом:

— А Рукавицыны, они все такие. Наш, сибирский замес.