Инна Тронина - Отторжение

Это меня поразило даже больше, чем признание Александры. Она заявила, что училась ремеслу разведчицы-диверсантки у моего деда Георга Озирского. А после ранения и увольнения из органов натаскивала членов некоторых преступных сообществ, в том числе и людей Темира Махмиева — первого хозяина Божка.

В данный момент Антропова не у дел. Темир с группировкой отправились воевать в Чечню, а с новыми неохота связываться. Можно пока пожить на покое — денег вполне достаточно. Всё бы хорошо, да вот случилась история с Прохором Гаем, которого Сашка любит давно. И, как ей кажется, безответно…

Александра ревела по-бабьи, не стесняясь меня. Она прижимала к груди изрешеченный пулями кейс Прохора с электронным блокнотом, супер-переводчиком и телевизором, который, к удивлению, работал. А вот радиотелефон оказался разбит, как и многие другие аксессуары.

Я, вероятно, выглядел не лучше — после водки чопорность не сохранишь. Да и кому поплакаться Герою Советского Союза Александре Сергеевне Антроповой, как не мне? Ведь я сам терял друзей, был ранен и предан. Пойму многое, во что другие никогда не вникнут.

Сашка разлила остатки водки по рюмкам, одну протянула мне. Я отбросил гитару на кресло, и струны зазвенели. В вазе закачали головками цветы. Этот букет я приобрёл на Шпалерной в фешенебельном салон «Флора». Сгонял туда на джипе, пока Сашка пекла блины. Купил ей мимозы с ирисами — ведь скоро Восьмое марта. А с розами не прочувствовать вкус именно этого праздника.

От матери мне досталась дорогая художественная ваза из фарфора. И другая, подешевле, из хрусталя. Обе сейчас украшали наш стол. Фарфоровая, наполненная тёплой водой, приняла в себя ветки ольхи, берёзы и вербы. Мы решили поторопить весну, чтобы легче стало на сердце. Несмотря ни на что, земной шарик крутится. И в свой срок проглянет солнце, зазеленеют деревья, распустятся одуванчики на газонах. А снега и так уже нет. Всё будет, как обычно.

Вот и Ковьяра не стало. Антропова подтвердила — уничтожили свои, чтобы не сболтнул лишку. Сделав один промах, допустив внедрение агента в свой дом, он уже заслужил «чёрную метку». Так ещё позволил Оксане Бабенко выехать в Стамбул и там исчезнуть! И третий промах — самодеятельность Эдуарда Косарева в Питере, где он попался и подставил всех под удар. Встреча с Дарьей Ходза тоже ничего доброго не сулила.

Но те, кто «заказал» Никиту Зосимовича, перечеркнули и своё будущее. Многие люди и группировки, особенно за рубежом, работали только на Ковьяра. Без него по крайней мере половина от сотрудничества откажется. В том числе и «Аум синрикё». Так что можно считать группу Ковьяра уничтоженной. Прохор Гай выполнил поставленную перед ним задачу, но и сам оказался под стражей. И не только братоубийцей он стал, и погубил свою мать.

Елизавета Самохина скончалась в той же клинике, где совершила попытку самоубийства. После ранения она не прожила и трёх суток. Сейчас оба тела — её и младшего сына — перевезли в морг судебно-медицинской экспертизы. После проведения необходимых мероприятия гробы отправят из Санкт-Петербурга в Нижний Новгород.

Прохор пока находится в клинике, но к нему приставлена охрана. Наконец-то почесались! Ведь только из-за отсутствия оной я согласился передать Гаю пистолет, за что теперь себя и кляну. Я не опасаюсь, что об этом узнают. Сам готов подписаться под каждым словом протокола, если это хоть немного поможет Гаю.

Несправедливо, чёрт восьми, не учитывать состояния аффекта, чудовищного нервного перенапряжения, тяжёлого ранения в голову, попытки покушения накануне вечером. Из-за пули, засевшей под черепом у виска, Прохор мучился головными болями, особенно при перемене погоды и переутомлении. А работа по группе Ковьяра лёгкой быть никак не могла. Когда Оксана Бабенко пропала в Стамбуле, Гай психовал не меньше моего.

А ведь только что умерла от дифтерии его любимая жена Виринея, оставив троих маленьких детей! Кроме того, следует принять во внимание сложные отношения Прохора с матерью. Она с самого рождения внебрачного сына не питала к нему нежных чувств. При каждом удобном случае старалась переложить заботы о Проше на чужие плечи, избавиться от него и забыть.

Гай рассказывал мне, что о замужестве матери узнал от бабки Меланьи, когда приехал в Могочу на побывку и успел застать старуху живой, в больнице. Там мать Елизаветы медленно угасала от затяжного воспаления лёгких. Сама же новобрачная даже не удосужилась написать в армию сыну о том, что вышла замуж и уехала в город Горький. Адрес внуку сообщила Меланья — у неё в тумбочке хранился засаленный конверт.

На Мишку же излилась вся любовь Елизаветы. Мать не видела в мальчишке ни единого недостатка. Постоянно говорила, что родить в тридцать семь — это не в восемнадцать. Чувства, мол, к сыну совершенно другие. А вот сейчас за стопарём, за блинами Сашка Антропова подробно рассказывала, как добилась встречи с арестованным. И Гай поведал о цыганском пророчестве.

Лиза подспудно ощущала, что Прохор принесёт горе в её семью. Откровенно высказывала опасение, тревогу, нежелание встречаться. Прохор от такого поведения матери раздражался ещё больше, и порочный круг смыкался.

Наконец, нужно учесть и факт обстрела машины, в которой Роман Брагин и Прохор Гай ехали из аэропорта в мой офис. Пуля пропахала плечо подполковника, задела плевру. Другая лишь чудом не угодила в глаз или в лоб; только содрала кожу. Но крови вылилась много. И в результате всего этого возникла гремучая смесь эмоций. Что-то типа того ситуационного психоза, который мы наблюдали у Оксаны Бабенко.

Александра и сама до сих пор не знала, что послужило причиной вспышки такой сильной ярости. Сам Гай объяснил дело так: «Брат оказался садистом и мародёром. Он стал опасным для общества. Мать поощряла людей его шаг. Некому было парня остановить, да и поздно уже оказалось. Я должен был сделать это, чтобы спасти многие жизни. К тому же, мне на роду было написано его убить. Всё к тому и шло многие годы. Не сейчас, так позже я сделал бы это всё равно!»

Найти бы знающего адвоката для Прохора, чтобы всё понял, пропустил через сердце. И, пусть в силу служебной необходимости, вынудил Гая быть откровенным. А после сумел бы доказать суду, что подполковник не вполне отдавал себе отчёт в случившемся. Всей своей трудной жизнью он был подведён к вспышке, к моменту истины, к своеобразному катарсису*. Он уже не мог больше терпеть и прощать, когда увидел мир ирреальным, уродливым. Прохор Гай привык брать ответственность на себя — взял и сейчас. Он всегда, в меру сил, восстанавливал справедливость…