Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

— Птицы исчезли. Ты заметил? — спросила Ханнелоре. — Наверное, из-за бомбежек.

— Да? — удивился Оле. — Не обращал внимания.

— Вон там, в сквере, всегда было много птиц. А сейчас даже воробьев не видно.

— Вернутся, Хало, — заверил Оле. — Обязательно вернутся. Когда это кончится, они прилетят обратно.

Ханнелоре глубоко и как-то безутешно вздохнула.

— Вернутся? — недоверчиво переспросила она. — Да, конечно. Когда-нибудь… обязательно…

— Вот Вилли говорит, что дыхалки у нацистов хватит максимум на год…

— Боже мой, год! — ужаснулась она.

— Нет, он говорил про полгода, — спохватился он. — Точно, полгода. Максимум.

— Да откуда ему знать? Он же не медиум. Этого никто не знает. Год, полгода… Боже мой!

Мимо торопливо прошла женщина с коляской, в которой орал младенец. Ханнелоре проводила ее взглядом.

— А почему бы нам не сходить однажды куда-нибудь… подальше? — неожиданно для себя самого вдруг предложил Оле.

— Хорошо бы, — беспечно вздохнула Ханнелоре. — В кино. Или в театр… Но ты же видишь, времени нет ни минуточки.

— Вообще-то, я считаю, что можно выкроить время… — Он неуверенно кашлянул. — Надо же нам куда-то ходить, если для всех мы — влюбленная пара.

— Конечно. Все влюбленные куда-нибудь ходят. Еще недельку, и, если не будет новых бомбежек, пойдем на «Тогда»? Я его так и не видела. Обожаю Цару Леандер.

— Ну, вот, — с облегчением поддакнул Оле, — отличная идея.

Она вдруг задумалась, губы тронула слабая улыбка.

— Я вот все думаю, — тихо сказала Ханнелоре, вдыхая аромат фиалок, — молодость у каждого одна. Какая жалость, что наша пришлась на войну. — Она опять помолчала и с грустью прибавила: — Нам так не повезло.

Сердце Оле тоскливо сжалось. Ему хотелось защитить ее от всех невзгод и врагов.

Поздно ночью информация от Шелленберга с резолюцией «Срочно. Расшифровать немедленно» легла на стол Ванину. Гесслиц поспешил передать ее в Москву, учитывая важность сведений по урановой программе и понимая, что положение, в котором оказался Баварец (и особенно внимание к нему со стороны гестапо), может вызвать недоверие у Центра, а начало игры с СД покажет, что, как и прежде, Баварцу можно верить. В семь утра Ванин вызвал к себе Костина и Чуешева, а также поручил отправить текст донесения в лабораторию Курчатова с просьбой как можно скорее дать по нему свое заключение.

— Вообще говоря, на первый взгляд, это похоже на правду, что-то новенькое, — выдал наконец Костин, потратив полчаса на то, чтобы прочитать и обдумать содержимое документа. — Но надо говорить с ребятами Курчатова, с Флеровым, Кронфельдом.

— Я уже отправил в Щукино, — сказал Ванин. — Жду ответа. Но получить такую информацию можно ведь только сверху?

— Несомненно.

— Стало быть, Шелленберг начал свою игру?

— Похоже на то, — согласился Чуешев. — Вопрос — в каком качестве он рассматривает Баварца?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вот сами посудите, Пал Михалыч, Шелленберг не стал потрошить сеть — а это обычная практика при таком раскладе. Он даже не вдавался в подробности. И более того, он предоставил Баварцу свободу действий, отодвинув при этом Мюллера. Наконец, он контактирует с ним напрямую, тет-а-тет, минуя посредников. Уникальная ситуация. Я думаю, Баварец понадобился ему лично. Понимаете? Лично.

— Пожалуй. После такого танца надо, чтоб девку сразу замуж брали. Следуя твоей логике, у Шелленберга имеется интерес, не совпадающий с интересами СС?

— Если только он не согласовал свою линию с вышестоящим руководством.

— Кальтенбруннер?

— Это вряд ли… Англичане пресекли переговоры барона Остензакена с американцами в Цюрихе. Остензакен — человек Шелленберга. Следовательно, надо как-то повлиять на англичан.

— Значит, Гиммлер. Но кто станет иметь дело с СС?

— Зависит от того, что может предложить им Гиммлер. Самая большая его проблема — войти в диалог, а там уж…

— Как раз вот это «а там уж» — самое интересное.

— Ну, вот же освободил он сколько-то групп евреев после переговоров Керстена в Стокгольме, — вмешался Костин, зажигая новую сигарету от окурка.

— Нет, этого Черчиллю будет мало, — покачал головой Чуешев. — Тут нужен какой-то такой кусок, который не выплюнешь.

— Но насколько важно Гиммлеру заручиться доверием наших союзников сейчас? — задался вопросом Ванин, прихлебывая чай.

— После Сталинграда это, вообще говоря, актуально, — сказал Костин. — Дело-то не быстрое. Союзники наращивают инициативу, и нужно быть им полезным вовремя.

— Пожалуй. И начал он с Эбеля…

— Но Эбель-то был обещан.

— Тоже верно. Урановая тема — это всем интересно. Особенно сейчас.

Ванин протер кулаками слезящиеся глаза.

— Вот что, ребята, давайте откроем окно. А то у нас тут топор можно вешать. Я вот, например, тебя, Сергей, уже плохо вижу.

В час ночи Ванину позвонил Курчатов.

— Знаешь, Павел, мы тут прикинули на десять голов и считаем, что описание установки реальное, она представляет ценность для теоретической физики. Но ее масштабы и технологические проблемы, которые надо решить, по определению, потребуют гигантских финансовых и трудозатрат, не говоря о времени. Как понимаешь, ни ресурсов, ни времени, чтобы апробировать такую установку, у нас сегодня нет.

— А у немцев, получается, есть?

— У немцев есть. Они — лидеры. Они раньше начали. Цвет ядерной физики сконцентрирован именно там. К тому же на них сейчас вся Европа пашет. Хотя этот этап они, возможно, уже прошли. Да и скинули за ненадобностью.

— То есть англичане получили настоящий, но очень сложный проект, на реализацию которого уйдет много времени?

— Да. Надо искать все-таки менее сложные и более дешевые способы обогащения природного урана. Чем все, в общем-то, сейчас и заняты.

— Хорошо, Игорь. Спасибо. — Ванин почесал подбородок. — Как Марина?

— Редко видимся. А так — все в порядке. Ждем от тебя еще новостей. И побольше.

На часах было далеко заполночь, когда Ванин вернулся домой. Осторожно, чтобы не будить домашних, он закрыл дверь, снял сапоги и на цыпочках прошел в ванную. Он всегда брился перед сном, чтобы утром не терять на это время. В зеркале позади него возникло заспанное лицо жены.

— Ты чего не спишь? — спросил он.

— Есть будешь?

— Не надо. Я сыт.

Лежа в постели, он задумчиво курил, и взгляд его открытых глаз тонул бездонной ночной темноте.

— Что с тобой, Паша? — спросила жена. — Что-то случилось?

— Мир меняется. Скоро мы не узнаем самих себя. — Он загасил окурок и повернулся лицом к ней. — Давай спать.

Утром Ванин отправил докладную записку с анализом полученной из Берлина информации Меркулову, затем позвонил в приемную Берии. Секретарь доложила, и нарком снял трубку. Ванин изложил содержание шифровки из Берлина и свое видение происходящего.