Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

Если о самых простых вещах говорится как о чем-то значительном, еще много дней спустя ты продолжаешь обдумывать сказанное. Вспоминаешь звучание слов, блеск глаз, погоду на дворе, время и запах дня. Так и Маркус, пока говорила Анастасия, мог бы заметить все, что их окружало. А она, высоко подняв голову, потряхивала рыжими волосами, надеясь ошеломить его своими признаниями:

— Из личного штата генерального секретаря к министерству иностранных дел прикреплено всего два референта. Я и еще один человек.

Маркус вдруг словно впервые увидел все краски, цвет стен, всякую мелочь вокруг. Его чувства в ожидании напряглись.

— Я отвечаю за оповещение генерального секретаря относительно настроений в обществе и тому подобное. Сообщаю о реакции Запада на нашу политику. Пересказываю слухи и впечатления, а он даст им оценку.

Маркусу следовало бы подхватить свою золотую рыбку, одним махом перенести в безопасное место, задать тысячу вопросов, выжать досуха и отпустить в море за последующей информацией. Она могла бы диктовать свои условия, ибо для него она — целый мир и все, что в мире есть. Для жаждущего — влага в пустыне, для молящегося — манна небесная. Она была ответом на вопросы, которые он никогда не осмелился бы произнести вслух. И свои сокровища она предлагала ему.

Но в ту минуту, в этом битком набитом кафе, которое гудело от опадающих и возносящихся голосов и звона сотни стаканов, Маркус только и мог, что дивиться ее красоте и с неожиданно пришедшим пониманием размышлять о том, как она уязвима и беззащитна.

Он не понимал, почему она плачет. Тогда не понимал. И не сразу понял. Ведь она почти ничего не рассказывала о себе. Говорила о пустяках: о забавных происшествиях на работе, о несунах, о доносчиках, о том, как бестолково проходит время на службе, как в рабочее время чиновники бегают по магазинам, как ничего не желают делать, над чем они смеются и плачут.

В этом обзоре дня не оставалось места для ее собственных чувств, для ее сокровенных дум и чаяний — тихой гавани, в какой каждая душа пытается найти прибежище. Ее гавань была глубоко укрыта от посторонних глаз, и только слезы намекали на то, что она, эта гавань, все-таки существует.

Маркус долго держал ее в объятиях. За окном поток машин, уносясь к окраинам Москвы, понемногу редел, и лениво истощался, просачиваясь в никуда, свет дня. Спустя несколько часов Анастасия встала и приготовила ужин, а потом они, не осмеливаясь разговаривать, сидели в полутемной кухне и молчали.

Уходя, он поглядел ей в глаза и понял, что ее отпустило. Он не расспрашивал, не давил на нее, истребовал ничего. Они еще успеют поговорить, и потихоньку — ох как медленно и осторожно! — он начнет извлекать драгоценную информацию, которую обязан был получить. Но тогда она будет говорить с удовольствием, она будет ждать его вопросов. В самом деле, разве уже сейчас она не готова к сотрудничеству?

В центр он возвращался на метро. Вагон был пуст, только Маркус да несколько стариков. Может, они ездят в метро для развлечения или ради компании? Люди с орденскими колодками через всю грудь, сидя на жестких скамейках, убаюканные воспоминаниями, зевая, клонили на грудь головы. Женщины сидели каждая сама по себе, обособленно от других, и лица их ничего не выражали, как у лошадей, поставленных на зиму в стойло.

Когда Маркус вышел из метро, он уже знал, что времени у него почти не осталось. Если рассказ Юры хотя бы наполовину правдив, за ним уже установлено наблюдение; за ней, вероятно, тоже. И что теперь: укрыть ее, спрятать где-то или пусть все идет, как идет?

Он кивнул дежурному у входа в дом и прошел к лифту. Нажал кнопку шестого этажа. Няня, должно быть, уже спит, Крессида спит наверняка. И ему пора спать. Утро вечера мудренее. А завтра что? Завтра можно будет поехать в аэропорт, купить билет и покинуть Москву, навсегда. Уехать отсюда. А почему бы и нет? Завтра в это время он уже будет в Хатфилде, и под развесистым кедром мама приготовит ужин, потом уберет со стола и займется внучкой.

И он так никогда и не узнает, почему же плакала Анастасия.

Порученец охотился в одиночку. Сколько он себя помнил, работа вынуждала его сторониться чиновников любого уровня. Впрочем, нельзя сказать, чтобы его общества особенно добивались. Он был исключением в этой стране правил. Он был личной собственностью генерального секретаря, которую приходилось терпеть, но которую никто не жаловал.

В любое время дня и ночи он имел право войти в помещение, занимаемое генеральным секретарем в Кремле. Его ключи отпирали любой замок. Он был непредсказуем и, пока его хозяин не оступился, пока удерживал бразды власти в своих руках, Порученец был неуязвим.

Часто он в одиночестве напивался, воображая, как за ним наконец придут и что будут с ним делать. Станет ли он кричать от боли и страха?.. Время шло, и фантазии, похоже, вскоре могли претвориться в реальность.

В тот вечер Порученец вышел из своего кабинета прямо под летний ливень и влился в непрерывную череду людей, тянувшуюся от Троицких ворот к Красной площади. Под деревьями в Александровском саду укрылась от дождя пара-тройка отставших от группы туристов.

Каждый день Порученец оставлял свой серый «фиат» на разных улицах, каждый день ездил другим маршрутом. Эти меры, конечно, не давали гарантии полной безопасности, но лучше что-то, чем ничего.

Он прошел километра полтора на север, потом развернулся и пошел обратно. Машина стояла у булочной. Около нее возились какие-то ребятишки. Он грозно взглянул на них, и они тут же испарились. Вынул из «бардачка» «дворники» и вставил в металлические зажимы. Снаружи их оставлять нельзя — украдут.

В восточной части города машин было поменьше, Порученец прибавил скорость. На хвосте сидели две легковушки; впрочем, это могли быть случайные попутчики. Ну что ж, если приспичит, его так и так найдут. Не хотелось только уж слишком облегчать им задачу.

Порученец внезапно развернул автомобиль и бросил его через разгораживающую шоссе подвесную металлическую цепь, отчего та бешено закачалась. Раздраженно зароптали стальные звенья.

Он направил машину в узкий проезд, ответвляющийся от главной магистрали и ведущий к изолированному кварталу современной постройки. Комплекс, похоже, предполагалось расширять. Но архитектурный план не был увязан со сметой.

Горы стальных трубопроводов и бетонных блоков высились из окружающей грязи. Бульдозер, словно гигантское насекомое, вонзил в землю огромную клешню. Однако стройка замерла, работы не велись уже больше года.

Порученец остановил машину и вышел. Дождевая вода собралась у подъезда в лужу, но он, как ни в чем не бывало, широко шагнул через нее и пошел к ступенькам. Перед ним протянулся длинный, тускло освещенный коридор, который, казалось, уходил вниз. Порученец щелкнул выключателем, чтобы зажечь свет, но электричества не было. Довольный, он прошествовал дальше, едва касаясь рукой шершавой, еще не оштукатуренной стены. Наконец оказался перед закрытой дверью.