Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

Покричал на площадке. Эхо унесло имя по пустым коридорам и лестницам — и возвратилось, не принеся ответа. Несколько мгновений Порученец стоял неподвижно и прислушивался, потом провел рукой по дверному косяку, нащупывая кнопку. Дверь беззвучно распахнулась внутрь, и он поспешно переступил порог.

Квартира была светлая, со свежеокрашенными серыми стенами. В гостиной лежала кипа пожухлых на солнце газет. В России все квартиры такие, со спартанской обстановкой, функциональные и бездушные — каменные клетушки, ящики для членов социалистического общества, рожденных, чтобы работать до потери сознания и спать в ящике. Ящик побольше предназначался живому, ящик поменьше — мертвому, как выразился кто-то. Ничего больше, только ящик.

Порученец снял ботинки и быстро прошел по комнатам, проверяя запоры на окнах: не вломился ли кто в квартиру в его отсутствие? В ванной стоял маленький генератор, рядом громоздились канистры с топливом. Кухонный буфет ломился от запасов консервов в жестяных и стеклянных банках, сушеных продуктов в бумажных пакетах, сгущенки и бутылок с соками. Железный резерв. Изобилие невкусной пищи — в расчете на тот день, когда без нее ему не обойтись.

Еще раз обойти квартиру. Пожалуй, хватит. Что же так взволновало его, что побудило приехать сюда и осмотреть последнее свое прибежище?

Может, случай в аэропорту? Окончательно подтвердивший, что власть их не безгранична и что они стремительно приближаются к ее пределам. Они, разумеется, понимали, что дела у них плохи. Иначе почему же он так настойчиво занимался квартирой, и всю последнюю зиму, пока земля была покрыта снегом и замерзшие, ленивые милиционеры не слишком рьяно патрулировали дороги, перетаскивал запасы еды из армейского склада?

Но при взгляде издалека теряется четкость и определенность. Создаешь укрытие, но в глубине души не веришь в приближение бури. Принимаешь меры предосторожности, это успокаивает тебя, но на самом деле надеешься, что прибегнуть к ним не придется.

Порученец выглянул в окно. Двор внизу был по-прежнему пуст. Господи, до чего унылая, скучная местность! И в довершение из-за проекта разразился едва ли не самый громкий в истории Москвы строительный скандал. Затея оказалась непродуманной и дорогостоящей. А ведь стройка должна была завершиться еще год назад.

Проект финансировался из собственных средств партии. Предполагалось создать городок для функционеров со своими бассейнами, школами, магазинами, закрытыми для широкой публики. Городок на востоке столицы, подальше от мест обитания иностранцев — дабы вокруг не околачивались любопытные журналисты с телекамерами.

Мысль, вообще говоря, неплохая. Ублаготворить партийную верхушку — конечно, не тех, перед кем открывалось будущее. То был последний акт щедрости по отношению к представителям прошлого, к сухостою, от которого следовало очистить умирающий лес.

«Товарищи, примите этот маленький дар в знак нашей признательности и высокой оценки ваших заслуг на службе отечеству», — вот так вот. Небольшая симпатичная квартирка, все удобства и близко к центру. Да-да, это вам, тут вы и останетесь. В ваших услугах больше не нуждаются. Ваши отделы и ваш штат перейдут к другим людям. Ну а вы, вы вселяйтесь, живите, процветайте, размножайтесь, если еще в состоянии, а главное — уходите.

Порученец закрыл за собой дверь. Мысль хорошая… Но, как обычно, все испоганила неизлечимая болезнь русских — предрасположенность к халтуре, укоренившаяся в результате многолетних усилий злостной, уголовной некомпетентности. Задумали дешевое строительство, а кончилось тем, что одна стена фактически завалилась во время зимних буранов. Строение, разумеется, сразу же опоясали балками, подоткнули, подперли со всех сторон… а засуетились, а понаписали сколько! И протоколы, и объяснительные записки, и предостережения! Но кто же теперь согласится туда въехать? Короче, архитектора освободили от занимаемой должности — общеупотребительный эвфемизм для рекомендации уехать в город, о котором прежде ты и слыхом не слыхивал; головного подрядчика арестовали, а рабочих распустили, и они растеклись по столице, как будто стройки никогда не было. Вот он, очередной триумф социалистической системы. Еще одна соломинка в поклажу терпеливого верблюда. Можно подумать, груз его все еще недостаточен.

Порученец неторопливо покатил в центр, Остановился на Пушкинской, у бара, где никем не узнанный выпивал подчас в людской гуще кружку-другую пива. Место было не из приятных, прямо скажем, не самое подходящее место. Приходилось стоять среди помоев, водрузив локти на деревянную полку. Не умеют организовать досуг в стране Советов. Редкая удача для русского человека, если выпадет случай повеселиться, наконец просто хорошо отдохнуть: обязательно что-нибудь да подгадит.

В тот вечер посетителей в баре было поменьше обыкновенного. В углу пара-тройка лоботрясов скалили зубы, показывая друг на друга пальцами. За спиной у Порученца какая-то старуха для крепости насыпала из ложки соль в пиво.

Прикончив кружку, он сходил за второй. Бармен сердито нахмурился: похоже, узнал его.

— Что, захотелось поссать с хлеба насущного?

— Вали к маме, сынок.

Бармен заулыбался.

— Всю жизнь валил, каждый день. — Он накрыл стойку влажной салфеткой. — Впрочем, это теперь уже неважно. Жирные ублюдки в серых костюмах, вы нас год за годом посылали по матушке. Ну теперь-то мы до вас доберемся, мордой об стол приложим. Посмотрим, что вы тогда запоете.

«С меня хватит, — подумал Порученец. — Все как всегда. Стоит пару раз выпить где-то, тут же начнут приставать к тебе, задираться, навязываться — лишь бы отвлечься от повседневности, погрузиться в жалкое забытье сшибки».

Повернувшись, он ненароком задел какого-то клиента, который в это самое время отделился от собутыльников. А может, не он толкнул, а его толкнули?

— Извините. — Порученец потянулся к кружке.

Все вокруг вдруг стихло. Впрочем, какая может быть тишина в русской забегаловке? Русские не погружаются в раздумье над кружкой пива, они или визжат, или плачут, они и пьют для того, чтобы попытаться расщепить душу и тело.

— Ты чо толкаешься!

Хриплый голос, три слова слились в одно. Сзади раздались шаги. Порученец развернулся. Мужчина. Ростом повыше его, небритый, в грязной куртке. Но вдоль тела свободно висят длинные руки. Он ко всему готов.

Шаркая подошвами, подтянулись еще двое. Медленно, неторопливо: куда им спешить, настало их время… Погань вонючая! Порученец пришел в ярость. Такие не имеют права называться русскими. Ленивое, подлое быдло, сочащее зависть и алчность. Родились в канаве, в канаве выросли, там их место.