Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

— Славные собрались люди, сэр.

После ухода солдата Рассерт задумчиво покачал головой. Он как раз собирался взглянуть на этих «славных людей». Ничего хорошего он от них не ждал. В шесть тридцать встреча за выпивкой у посла. Вручение заявлений. Рукопожатия. Приветствия, приветствия, и — черт побери — зачем ты вообще сюда заявился? Обычный, никогда не задаваемый вслух вопрос. Непринято, неприлично. Обязательный галстук. Дипломатический жаргон — свой собственный язык посольской службы. Для Рассерта все возвращается на круги своя. Все до последней мелочи.

Он приоткрыл окно, и с Садового кольца донесся сильный дух дешевого низко-октанового бензина. Длинная череда автомашин вползала в туннель.

Рассерт быстро отвернулся от окна и занялся чемоданами. Минут двадцать трудился в поте лица: развешивал костюмы, укладывал в ящики комода белье. Рутина холостяцкого быта. Хочешь — не хочешь, вкалывай, за тобой ухаживать некому.

Пятнадцать лет тому назад жена Рассерта, упаковав собственные чемоданы, произнесла эти слова и навсегда исчезла из его жизни. Она непрестанно что-то прибирала за ним, раздражаясь из-за его привычек и вкусов; с ее уходом больше никто за ним не ухаживал, он как хотел, так и жил.

— Не скучно вам в одиночестве? — как-то однажды спросили у него.

— Да, скучно, — ответил он. — Но я наконец обрел душевный покой. Не нужно улыбаться, не нужно ничего из себя изображать. Никто ничего от меня не ждет.

Рассерт вышел на улицу, его темно-серый костюм выделялся на фоне вульгарной пестроты. На входе в посольство к нему кинулись советские дежурные, и потребовали предъявить документы.

«Ты у них на поводу, помни об этом. Длинная или короткая цепь сковывает твои движения, чувствуешь ты ее или нет, но она всегда есть».

Секретарша посла провела его в приемную. Быстрым взглядом Рассерт окинул собравшихся: в рубашках с короткими рукавами, в цветных подтяжках, с прилизанными волосами, зачесанными назад… Настроение у него испортилось. Вот они, новые профессионалы; таких скорее увидишь на Уолл-стрит, чем в госдепартаменте на Си-стрит. Это тебе не прежние корректные, учитывающие каждую мелочь дипломаты старой школы, которые понимали, что всему свое время и что сначала надо посеять, а потом и собирать урожай. Эти постоянно спешили, носились из комнаты в комнату с простынями графиков или таблицами балансов и никогда не забывали поставить свою подпись под практическим результатом.

Он прошел сквозь душистое облачко одеколона после бритья. Навстречу приветственно протянулись руки приподнявшихся с дивана сотрудников посольства.

— Добро пожаловать в Москву, Рассерт… Как там Вашингтон, стоит еще?.. Говорят, Чарли Петерсон приболел… Вас покормили в самолете?..

Дипломаты снова опустились на свои места, усаживаясь поглубже и позволяя ему втиснуться между ними. Но не слишком охотно. Улыбки, казалось, застыли на их лицах. Рассерту давали понять, что все они — члены одного клуба, принадлежность к которому надо еще заслужить. Как давали понять каждому новичку, что он не слишком-то им подходит, что и одежда у него не в порядке, и молод он слишком — или слишком стар, — и что шагает не в ногу со временем… Все как всегда.

А вот и посол: белая рубашка из самой дорогой ткани, на шелковом галстуке — ни единой морщинки. Он взял на себя заботу о Рассерте.

— Позвольте представить вас собравшимся, Дэвид…

И пошло: советник, секретарь, первый секретарь, атташе, референт… Рассерт стесненно кивал. Только один человек представлял для него интерес, но это позже. Процедура обычная. Сначала проходишь первый круг. Надо же поговорить, пообщаться с народом. А в конце остаются те, кто принимает решение.

— Прошу, выпить подано.

Приглашение к беседе. Посол махнул рукой в сторону подноса с напитками, блеснул червонного золота браслет. Ты из Калифорнии, вспомнил Рассерт, и, само собой, под рубашкой у тебя золотая цепочка и в сейфе — куча золота. Мортон Кохен, старинный друг президента, адвокат, работавший в суде и известный по процессам людей знаменитых и отпетых, человек, всегда готовый взять дело, от которого отказались другие адвокаты, и умеющий вытрясти деньги из самого безнадежного клиента… Но с Москвой этот фокус не пройдет.

— Время-то какое, Рассерт! Удивительнейшее! — Посол экспансивно склонился над столом. Можно подумать, и время тоже его личное достояние. Перед Рассертом появился бокал с неразбавленным мартини. — Открыты все дороги: иди куда хочешь. Каждый день возникают новые группировки со своей собственной программой. Страна стала похожа на горшок, в который свалили всякую всячину и поставили на огонь. — Он оглядел подчиненных, ожидая отклика на свои слова. — Правда, это варево в любую минуту может рвануть, если не убавить газ.

Вокруг раздались вежливые смешки.

— А тут еще лето, жара — погода не способствует разрядке напряженности в обществе. Похоже, взрыв не заставит себя ждать. — Коммерческий советник заговорил быстро, словно читал с листа.

Кохен откинулся назад, заложил руки за голову.

— Взрыв, говорите? Это мне нравится. Но давайте определимся, кто что понимает под этим словом…

«Боже мой, — вздохнул про себя Рассерт, — словесная мастурбация! Докатились! Советы ведут страну к развалу, а в это время посольство занимается академическими спорами». Взгляд его поплыл к окнам, плотно закрытым двойными стеклянными экранами. И снова — к коллегам. Ага, один из них отметил его рассеянность — человек, сидящий наискосок за кофейным столиком, читал в его глазах как в открытой книге.

— По-моему, — сказал посол, и всем присутствующим стало ясно, что их мнение ни в малой степени посла не интересует, — генеральный секретарь находится в патовом положении. Пойти вперед и продолжить процесс перемен — слопают консерваторы, не пойти — новые радикалы в знак протеста выведут на улицы миллионные — в буквальном смысле слова — миллионные толпы…

— Я бы на его месте, — выпалил ободренный успехом своего первого замечания советник, — взял Як-40 и перемахнул бы ко всем шутам через Прибалтику в Швецию.

Кохен оглядел своих подчиненных и, словно завершая серьезное обсуждение, сказал:

— На этой ноте, господа, поставим точку. Позвольте поблагодарить вас и пожелать всем спокойного вечера. У видимся завтра утром. Дэвид, — он повернулся к Рассерту, — вы не могли бы задержаться на минутку?

Советник тоже не двинулся с места, кончики его губ приподнимала легкая улыбка. Дверь закрылась, и он рассмеялся.

— Я уже отчаялся когда-либо выставить этих болванов за дверь. Дэвид, рад вас видеть. Я — Джим Такерман. Мы еще не встречались, но наслышаны друг о друге. Так мне, по крайней мере, кажется.