Мик Геррон - Хромые кони [litres]

Это, само собой, не касалось Ника Даффи. Ник Даффи стоял рядом с ними, в кабинете Тавернер. Ник Даффи слышал каждое слово.

И тут Диана Тавернер раз и навсегда развеяла всякие сомнения в своей способности читать чужие мысли.

– Все в порядке, Ник. Можете идти, – сказала она.

Даффи с явной неохотой вышел.

– Мне с сахаром, любезный, три ложечки, – напутствовал его Лэм.

– Хочешь знать сухой остаток? – спросила Тавернер.

– Просто сгораю от нетерпения, дорогая.

– Обнаружено тело Блэка. Он один из твоих бывших. Совершенно очевидно, что он принимал участие в похищении Хасана Ахмеда. Тебя видели с ним в начале лета, спустя много времени после того, как он покинул Слау-башню. Два твоих сотрудника подписали протоколы с соответствующими показаниями. Мне нужно продолжать?

– Непременно, – заверил ее Лэм. – Умоляю, не останавливайся, продолжай. Эти двое, полагаю, Лой и Уайт, да?

– Их свидетельские показания не вызывают сомнений в достоверности. Согласно им, вы с Блэком продолжали поддерживать контакт. Все это вместе со вчерашней убийственной вылазкой Моди ставит Слау-башню в очень и очень невыгодное положение. Но в принципе, дело можно спустить на тормозах. Если ты готов к сотрудничеству.

– Убийственной? – переспросил Лэм.

На долю секунды лицо Тавернер омрачилось тенью.

– Извини. Ты, конечно же, еще не слышал, – сказала она.

Он улыбнулся, но улыбка была простым растяжением лицевых мышц.

– Что ж, вот и еще один конец в воду.

– Ты так относишься ко всем своим сотрудникам?

– А Бейкер никогда не была моим сотрудником. Ты отправила ее в Слау-башню не потому, что она переспала с кем не следовало. Она была твоим засланцем. Приглядывала за Ривером Картрайтом.

– У тебя есть доказательства?

– Ее собственные слова.

– Только повторить их она теперь навряд ли сможет. – Взгляд Тавернер оставался холодным и твердым. – Вот тебе мое предложение, Джексон. Всем будет лучше, если мы закроем это дело чисто и без шума. Подпишись под показаниями Лоя и Уайт, и забудем всю эту историю.

– Я к тонкостям не привык. Объясни-ка поподробнее, почему я должен на это согласиться.

– Ты, Джексон, человек старой закалки, причем не в лучшем смысле этого слова. Теперь другие времена. И ты в них не вписываешься. Если я предъявлю Ограничениям жертвенного агнца, то конечный результат их будет интересовать куда больше, чем любые доказательства. Дела сегодня делаются именно так. Если есть возможность разрулить ситуацию по-тихому, они ухватятся за нее обеими руками. Оформят это как выход на заслуженный отдых и даже пенсию не урежут.

Джексон Лэм запустил руку за пазуху и с удовлетворением отметил, как Тавернер встревоженно скривилась. Ее лицо приняло брезгливое выражение, когда он поскреб подмышку.

– Какая-то гадина тяпнула на набережной.

Она не ответила.

Лэм высвободил пятерню и понюхал пальцы. Затем сунул руку в карман.

– Значит, предлагаешь мне расплатиться за твои грехи? А иначе что?

– Иначе все будет очень непросто.

– А все и так уже очень непросто.

– Я пытаюсь найти наименее болезненный для всех выход из ситуации. Хочешь ты или не хочешь, Джексон, но Слау-башня вляпалась, и очень серьезно. Имидж решает все. За вас за всех возьмутся как следует и с большим тщанием. За всех до одного.

– Ты снова про Стэндиш?

– Думаешь, я забыла?

– Ты же меня знаешь. Я всегда надеюсь на лучшее.

– Чарльз Партнер ее впутал во все, во что только мог. Он оставил постатейный реестр всех своих преступлений, в котором прямо называет ее своей сообщницей. Ей просто повезло тогда, что ее не посадили.

– Она алкоголичка.

– Это не оправдание государственной измены.

– Тут дело в другом. Именно по этой причине Чарльз Партнер считал, что сможет выкрутиться. Поэтому он и оставил Стэндиш при себе, когда она вышла из лечебницы. Завязавший алкоголик – все равно алкоголик. Она была предана ему, и он этим воспользовался, хотел обставить дело так, будто она помогала ему сливать секретную информацию. Но только никто из видевших этот, как там ты его назвала, постатейный реестр, ни на секунду не усомнился в том, что это полный бред. Последняя отчаянная попытка спихнуть вину на других, и весь этот его реестр – сплошное вранье.

– Тем не менее дело быстренько замяли.

– Еще бы не замяли! У Конторы тогда и без того проблем хватало. Информация о преступлениях Партнера с первой секунды шла под высшим грифом. А половина тщедушных дебилов, что сидят сейчас в Ограничениях, так и вообще до сих пор не имеют о них никакого представления. И если сейчас это вытащить на свет божий, то все действительно станет очень и очень непросто. Ты уверена, что хочешь пойти этим путем?

– Сокрытие государственной измены само по себе является преступлением. Так что на этот раз во всем разберутся досконально.

Положение Дианы Тавернер сейчас выглядело намного привлекательнее положения Лэма, и она это знала. Да и вообще, если говорить о привлекательности, Лэм, даже сходи он в сауну и нарядись с иголочки, все равно будет менее привлекательным, чем она в самый черный из дней.

– Один раз ты уже нашел для нее тихую гавань, иначе она давно спилась бы в ночлежке. Второй раз тебе ее не спасти. Но я могу сделать это вместо тебя.

Взгляд ее переместился с Лэма на офис за стеклянной стеной. Ее подчиненные больше не притворялись, что не следят за происходящим в кабинете начальницы. Она добавила в голос глубоких ноток. Таким тоном она заговорила бы с Лэмом, если бы ей, не приведи господь, надо было его обольстить. Этот тон редко ее подводил.

– Признай поражение. Ты сделал благородное дело, пытаясь добиться блестящего результата, и не твоя вина, что у тебя ничего не вышло. Широкая общественность никогда об этом ничего не узнает. А в этих стенах ты навсегда останешься героем.

Она умолкла. Она прекрасно читала людей. Лэм, конечно, был очень хитер и отлично умел маскировать свои намерения, но Диана Тавернер ясно видела, что он взвешивает в уме ее слова. По его глазам было заметно, что он оценивает вероятные последствия тактики полного сожжения всех мостов по сравнению с предложенным компромиссным вариантом ухода по-тихому. В этот момент она испытывала те же чувства, какие наверняка испытывает китобой, когда первый гарпун впивается в живую плоть: первое ранение, далеко не смертельное, однако предопределяющее гарантированный и неизбежный финал. Надо только подождать. Она была в этом совершенно уверена, до тех самых пор, пока Джексон Лэм, нагнувшись, не взял стоящую рядом с письменным столом металлическую корзину для бумаг и, сделав неожиданно грациозный разворот – чуть ли не пируэт, – метнул ее в стеклянную стену позади.