Владимир Огнев - Две операции майора Климова

Кажется, это новая ниточка... Но и она быстро обрывается. Выясняется, что Людочка действительно горевала, проводив своего возлюбленного, что вначале даже порывалась съездить к нему в Челябинск, но довольно скоро утешилась. У нее новый любовник, ей уже дела нет до Рачинского.

И Гребенщикову приходится начинать все сначала...

Прошла неделя, началась вторая. А утренние доклады Климова начальнику управления оставались однотипными: намечавшиеся на день мероприятия выполнены, следы преступников пока не обнаружены.

Полковник Васильев, выслушав, молча махал рукой — работайте. Иногда взрывался, требовал материалы, изучал их и, убедившись, что все возможное делается, остывал, переходил на дружескую беседу, давал советы.

Новые сведения о Рачинском поступали ежедневно. Но в них не было главного: где он сейчас? Что же касается его личности, то Владислав Сергеевич Рачинский в анкете писал правду. Только не всю правду. Климов докладывал...

Рачинские жили широко. Если говорить об обстановке их квартиры, то она безусловно была на уровне века. Впрочем, нет, она значительно опережала век. Почти ежедневно в доме бывали гости. Глава семьи любил сыграть в преферанс, у супруги собирался свой кружок жен именитых мужей, а со временем и Славика стали частенько навещать модно одетые молодые люди.

Соседей это не удивляло. Сергей Марианнович занимал солидный пост, по утрам возле дома на Садовой-Каретной его всегда ожидала комфортабельная машина, он часто выезжал в заграничные командировки. Агния Николаевна не работала, однако и домашним хозяйством ей заниматься было некогда: косметические кабинеты, портнихи, комиссионные магазины отнимали уйму времени. Домработницы (в некоторых семьях, кстати, играющие немалую роль в воспитании детей) в этой семье подолгу не держались: характер Агния Николаевна имела вздорный, и ужиться с нею было нелегко. Славик, предоставленный самому себе, со школьной скамьи в расходах не ограничивался и рано привык ни в чем себе не отказывать. В институт его устроил папа, папа же протащил лоботряса через, весь курс.

За ровными строчками деловых бумаг видятся картинки из той жизни Славика Рачинского.

...В затемненной плотными шторами комнате серый сумрак, тишина. Только старинные, пережившие людские поколения стенные часы все так же четко, как и десятки лет назад, отсчитывают время. По обе стороны от них тускло поблескивают оклады икон — дань моде. Впрочем, не только капризная мода толкнула хозяина комнаты на приобретение этих икон: при случае их можно выгодно сбыть за валюту. «Старина» теперь в цене, вот только отыскивать ее становится все труднее.

Славик Рачинский лежит на тахте, закрыв глаза. Изредка потирает виски — голова тяжелая, мысли тянутся извилистыми, рвущимися нитями.

«Настрой на небытие», — так, рисуясь даже перед самим собой, красиво определяет Славик это все чаще охватывающее его состояние.

Все окружающее — противно. Тупой тяжестью давит на сердце ощущение одиночества, опустошенности, жалости к себе...

«Разве может давить пустота?» — лениво виляет в сторону ниточка мысли. Славик пытается представить себе, как выглядят со стороны его глаза с застывшим в них выражением разочарования суетностью и пустотой жизни. «Девочки должны обращать внимание, этакая отрешенность должна притягивать».

Послушное воображение рисует яркие, до сладкого ужаса будоражащие картины. Жизнь — игра. Вот он бросается с моста. Мелькают ажурные переплетения ферм, бетонные быки. Отчаянно визжит Ниночка, только сейчас понявшая его исключительность. Но... тяжелые, маслянистые от нефти воды уже смыкаются над его головой...

Он спокойно выходит на бойкий перекресток под окнами Зиночки. Нет, лучше на улицу, где живет Нэлли. Рев мотора. Он физически ощущает удар в грудь тяжелого автобусного рыла. Слышит треск ломающихся костей, громкие крики прохожих, видит испуганное девичье лицо в распахнутом окне... Славик стонет и поворачивается на бок, прогоняя радостную мысль, что ничего этого нет и никогда не будет.

— Вот захочу — и будет, — бормочет он, стираясь придать голосу уверенное звучание.

Часы хрипло бьют один раз. Хватит волнующих дум. Хочется пить. Бутылка из-под коньяка, сиротливо поблескивающая на столе, пуста. Рачинский нехотя сползает с тахты и идет в ванную.

...Агния Николаевна сидит в гостиной, перелистывая телефонный справочник.

— Ты дома? — удивленно спрашивает она. — Я думала, ты в институте.

— Перебьются без меня, — мрачно говорит Славик. — Я болен.

— Боже! — восклицает Агния Николаевна. — Вызвать врача?

— Обойдусь. Мне звонили?

— Да. Два раза.

— Кто?

— Твои друзья, Славик, как и папины, не считают нужным называть себя. Голос был сиплый, как у заядлого курильщика или пьяницы. Я решила, что этот тип не может быть твоим другом и повесила трубку.

Недовольно передернув плечами, Славик уходит в ванную. Через несколько минут Агния Николаевна стучит ему:

— Я ухожу к Эльвирочке. Ты будешь дома?

— Я уеду на дачу. Мне нужно отдохнуть. Ключ дома?

— Дома, миленький. Отдыхай.

...Была приятная, красивая жизнь. Она почти не поблекла, когда, получив наконец диплом, Славик по папиной протекции устроился в его министерство.

Крах наступил неожиданно — Сергея Марианновича арестовали. Вскрылось, что этот респектабельный мужчина брал взятки, был замешан в валютных махинациях. И жена, и сын сразу вычеркнули его из своей жизни. Уже через полгода Агния Николаевна вновь вышла замуж, прельстив квартирой какого-то периферийного дельца. Но у дельца были и свои дети. Славику в новой семье места не нашлось. Загородная дача Сергея Марианновича, место пьяных оргий молодого Рачинского, была конфискована. Не стало внушительных папиных субсидий на рестораны, не стало автомашины — и модные молодые люди теперь едва кивали ему при встречах. В его понимании, не стало жизни...

— В это время Рачинский и уехал из Москвы. Утверждать, конечно, трудно, но, думаю, на неудовлетворенности жизнью и купил его «Оборотень», — закончил Климов.

— Да, экий гусь вырос. — Васильев протер очки, сердито крякнул. — Вот ты говорил, Алексей Петрович, что он писем ни от кого не получал. А может быть, получал? До востребования, например. Попробуй-ка проверить.

Вся оперативная группа была в сборе. Сидели, как обычно, в кабинете Климова, подводили итоги дня, намечали задачи на завтра. Алексей Петрович поставил и вопрос, предложенный полковником. Неожиданно для всех слово взял Колосков.

— У меня есть идея, — бойко начал он, но вдруг смутился, покраснел и менее уверенно продолжил: — У меня есть знакомая...

— Это хорошо, когда есть знакомые идеи, — ободряюще пробасил Евгений Гребенщиков. — Особенно полезно студентам — глядишь, поможет выплыть на экзамене по философии.