Владимир Огнев - Две операции майора Климова

— Я же серьезно, — дернул плечом Саша. — Знаю я, как это на нашем почтамте делается. Там до десяти разных работниц к выдаче корреспонденции «до востребования» привлекаются. И среди них всякие есть. Вот недавно одну болтушку за сплетни обсуждали. Наговорила на хорошего человека, что у него три жены в разных городах, а оказалось, что это его сестры. Расскажи такой о Рачинском — всему городу раззвонит.

— Да тебе-то, Саша, откуда все это известно? — Гребенщиков снова не удержался от шутки: — Ты, что же, задания за сутки до их получения выполнять научился?

— Я же говорю, знакомая у меня есть — Галя Чернова. Работает она там и всех знает. Хорошая девушка, то есть, я хотел сказать — надежный товарищ. Комсомолка активная. В политехнический на заочное поступила. И знаете, как учится? На одни пятерки. Я думаю, она помочь сможет. Я уверен, что сможет. Я ручаюсь...

— Свидание у тебя, конечно, уже назначено? — спросил Климов.

— Нет еще. Вы же знаете, Алексей Петрович, что мы заканчиваем работу в разное время, заранее договориться нельзя. Но она не обижается. Понимает. Я ей звоню вечерами домой. У нее есть телефон.

— Ну что же, как исключение, на сегодняшнее свидание сходим вместе. Не возражаешь? — улыбнулся майор. — Тогда звони...

Операционный зал почтамта был уже закрыт для посетителей. Сотрудницы собирались расходиться по домам после не долгого, но бурного собрания. Стройная, красивая девушка с золотистыми косами, торопясь к выходу, нечаянно зацепилась сумочкой за угол стола, и к ногам шедшей за ней подруги, кружась в воздухе, опустился черно-белый лист — фотография молодого представительного мужчины.

— Ой, Галочка, кто это? — глаза спутницы загорелись любопытством.

— А что, хорош? — лукаво улыбнулась девушка. — Кстати, познакомилась я с ним здесь, это наш клиент.

Фотокарточка пошла по рукам. Галя внимательно прислушивалась к репликам сослуживиц.

— Галюша, а я его знаю, — к Черновой с фотокарточкой в руке подошла маленькая брюнетка с большими миндалевидными глазами. — Ты будь с ним осторожней, — шепнула она на ухо девушке.

— Пойдем, Ниночка, вместе. Расскажешь мне все-все. Мне так интересно. Ты же понимаешь...

Оживленно разговаривая, девушки прошли в городской сад, присели на скамейку под густой акацией.

— Лучше бы ты, Галя, с ним раззнакомилась, — посерьезнев, сказала Нина. — По-моему, он женат.

— Что ты, Ниночка? Откуда ты знаешь?

— Я познакомилась с ним перед майскими праздниками, в театре. Помнишь, мы с Майкой ходили на «Стряпуху»? Ну вот, места наши оказались рядом, и он весь вечер за мной страшно ухаживал. Так разливался, все уговаривал назначить свидание. Такой был внимательный, подлец, конфетами угощал, рассказывал, что научной работой занимается. Ну, в общем, встретились мы через день, в кино сходили, договорились, что май будем вместе праздновать. А накануне он пришел к нам на почту, я как раз сидела на «до востребования», Раечку подменяла. Еще тогда Лидка вернулась из Ленинграда, привезла мне кофточку, ту, синенькую с белой полоской, и косыночку синенькую. Я их первый раз надела, а он меня, видно, сразу не узнал, молча так сует паспорт и не смотрит, кому сует. Я тоже молчу. Ну, думаю, удивлю тебя. Посмотрела — ему письмо лежит. Ну, меня сразу в жар бросило, потом злость взяла.

— Почему же, Нина?

— Да письмо же от женщины, ясно. Из Верхнереченска. Почерк такой мелкий, кругленький. Конверт «Красной Москвой» пахнет. А вместо обратного адреса такая завитушечка. Я письмо бросила ему и говорю: «Это что, супруга вам пишет, Владик, или знакомая?» Тут он так зло на меня посмотрел, что у меня мурашки по спине побежали. «Извините», — говорит, и ушел. И больше при мне на почту не показывался и вообще, как в воду канул. Правда, и писем ему больше не приходило. Так что смотри, Галочка. Обманет он и тебя... Лучше брось его.

— Да у нас ничего серьезного и нет, — рассмеялась Галя. — Так, была внезапная симпатия. Ну, пойдем?

У выхода из сада девушки остановились, поболтали о последнем фильме и о новой юбке кассирши Марии Петровны и разошлись.

Так в опергруппе появились данные о том, что в Верхнереченске проживает человек, связь с которым Рачинский скрывал от окружающих. А поддерживал он эту связь почти до момента своего исчезновения. Климов считал, что нужно ехать в Верхнереченск.

Шифровка из Туркмении пришла утром двадцать восьмого июля. Начальник Кизыл-Дагского городского отделения КГБ коротко сообщал: «С двадцать шестого по двадцать девятое июня и повторно с первого по третье июля в гостинице «Дружба» проживал Рачинский Владислав Сергеевич, 1932 года рождения. Цель приезда — отпуск. Приезжал один. При выписке указал, что выбывает в г. Минск. Администратором гостиницы по присланной вами фотокарточке опознан».

Главная версия подтверждалась: Рачинский появился в приграничном районе. И появился под своей фамилией: значит, он уверен, что чекистам о нем ничего не известно. Но почему он приехал в Кизыл-Даг один? Где же Колчин?

На внеочередном докладе Климов предложил Ивану Сергеевичу направить в Кизыл-Даг лейтенанта Березкина — для тщательной проверки обстоятельств появления там вероятного преступника, и в Верхнереченск — Гребенщикова, для организации с помощью товарищей из местных органов КГБ поисков таинственного знакомого или знакомой Рачинского.

— Правильно ли посылать Березкина одного? — усомнился полковник Васильев. — Молод, хватит ли опыта?

— Я не питаю иллюзий найти Рачинского в Кизыл-Даге, Иван Сергеевич, — ответил Климов. — Не будет он так долго жить на виду вблизи границы, он же понимает, что этим может привлечь к себе внимание наших пограничников. Мне кажется (впрочем, это только предположение), что во время своей однодневной отлучки из гостиницы Рачинский либо сделал неудачную попытку уйти за кордон, либо осуществлял подготовку к переходу. Полагаю, что с помощью кизыл-дагских чекистов Березкин сумеет быстро и полно в этом разобраться.

— Добро. Давай мне на подпись командировки и пусть вылетают сегодня же. Да, насчет Минска. Думаю, это липа, но все-таки ориентируй белорусских товарищей. Рачинский не специально обученный шпион, вполне вероятно, что он может допустить ошибку.

Палящий зной затопил Кизыл-Даг, расплавленным свинцом разлился по тихим бело-зеленым улицам. За окном — мутное марево дрожащего от изнеможения воздуха. Редко-редко прорвется через пустыню измученный ветерок. Вобрав в себя по пути весь жар раскаленных песков, он не освежает, а обжигает кожу. Рубашка противно прилипла к телу. Николаю Березкину кажется, что и мозги его медленно плавятся и, смешиваясь с потом, капельками скатываются за шиворот. Непривычен, тяжек для сибиряка среднеазиатский климат. И все-таки Березкин отказывается от отдыха: надо спешить, в Долинске с нетерпением ждут вестей.