Микки Спиллейн - Большая резня

— Вряд ли я могу остановить тебя, Майк. Во всяком случае, сейчас.

— Да никогда. Думаешь, будет правильно, если я возьму с собой ребенка?

— Думаю, да. Я позвоню тебе утром. Поскольку ты все равно замешан в этом деле, окружной прокурор, вероятно, захочет услышать твои показания. На этот раз помолчи и сохранишь свою лицензию. У него достаточно забот с заправилами игорного бизнеса, и он будет счастлив выместить досаду на тебе.

Мой смех прозвучал так, как будто потерли друг о друга две деревяшки.

— Пусть идет к черту, мне плевать. Однажды он грубо обошелся со мной, и, могу спорить, ему до сих пор неприятно вспоминать об этом. Что с ним сейчас? Неужели он не в состоянии прикрыть букмекерскую контору?

— Это не смешно, Майк.

— Это крик души. Даже газеты потешаются.

Его лицо медленно залилось краской.

— С них станется. Те, кто смеется, возможно, сами участвуют в деле.

Громче всех смеются шишки вроде Эда Тина, и смеются они не над окружным прокурором или полицейскими. Они смеются над каким-нибудь Джо, над парнями вроде тебя, по которым это бьет. Нисколько не смешно, когда Тин, Лу Гриндл и Фаллон наслаждаются роскошной жизнью, а ты расплачиваешься за это.

Он избавился от обуревавших его чувств и не забыл даже пожелать мне доброй ночи перед уходом. Я смотрел на захлопнувшуюся за ним дверь, крепко прижимая к себе ребенка, и в моих ушах звучали его слова: одно из них звучало все громче и громче.

Лу Гриндл. Оружие. Лу Гриндл, дешевое наследие прошлых лет, продававший свои услуги тому, кому они требовались. Лу Гриндл, пижон-преступник, который одинаково свободно чувствовал себя в злачных местах на центральных улицах и в погребке в Гарлеме.

Лу Гриндл, что неделю назад играл в кости в задней комнате у Лейка, пока двое его молодцов стояли рядом, держа его пальто и деньги. И держал пальто тот самый парень, лежавший недавно в грязи и похожий на разбитые песочные часы.

Я завернул ребенка в пиджак и вышел. Остановилось такси и подобрало меня. У таксиста, наверное, были дети, судя по его ухмылке при виде мальчика в моих руках.

Я сказал ему, где остановиться, и он подождал, пока я не вернусь. Потом я еще семь раз просил его сделать остановку, прежде чем достиг кое-каких результатов. Наполовину одурманенный бармен принял меня за одного из посвященных и сказал, что я могу найти Лу Гриндла на Пятьдесят Седьмой улице, в местечке под названием «Хмельной шотландец», где раз в неделю предоставлялась комната для особо азартных карточных игр. Я бросил ему доллар, вернулся к такси и спросил шофера:

— Ты не знаешь, где на Пятьдесят Седьмой «Хмельной шотландец»?

— Знаю. Сейчас туда?

— Похоже, что так.

— Ты не думаешь, приятель, что лучше отвезти ребенка домой? Детишкам не годится не спать в такое время.

— Дружище, я бы сам хотел этого больше всего на свете, но сначала надо позаботиться о деле.

Если бы я был пьян, таксист выбросил бы меня вон. Он даже повернулся ко мне, чтобы убедиться, что это не так, потом поехал на Пятьдесят седьмую улицу.

Я оставил ребенка в такси вместе с пятью долларами, чтобы шофер не очень возражал. Под вывеской «Хмельной шотландец» выступала пивнушка, расположенная в подвальчике, где обслуживали тех, кто любил малопристойные представления и не возражал против оплаты счета. Она была забита пьяными и полупьяными, столпившимися вокруг площадки, убеждая танцовщицу не смущать себя рамками нью-йоркского закона. Когда на сцену стали бросать свернутые банкноты, она послала закон к черту, освободилась от всех застежек и завязок и дала клиентам настоящее представление, обеими руками подобрав зелененькие средства убеждения.

Официант наблюдал за представлением с ухмылкой на жирном лице, и я схватил его, пока он был еще весь во власти впечатления от лицезрения живой плоти.

— Где Лу? — спросил я, как будто мы действительно были друзьями.

— Там, внутри. Играют. — Он ткнул большим пальцем в заднюю стену.

Я протиснулся через толпу к столику, с которого помощник официанта убирал посуду, и выдвинул стул. Парень взглянул на пять долларов в моей руке и замер в ожидании.

— Лу Гриндл здесь. Пойди скажи ему, чтобы вышел.

Он хотел получить пять долларов, но покачал головой:

— Приятель, никто не указывает Лу. Пойди скажи ему сам.

— Скажи, что это важно, и он придет. Ему вряд ли понравится, если он не узнает того, что мне надо ему сказать.

Он оставил поднос на столе, исчез за поворотом, который вел к кухне и служебным помещениям, потом вернулся и сказал, что Лу сейчас выйдет.

На сцене другая танцовщица тоже старалась заработать денег, так что лишних ушей вокруг не было.

Лу появился из-за поворота, взглянул на официанта, который ткнул пальцем в мою сторону, и подошел выяснить, что я за птица. Лу Гриндл был франтоватым типом за сорок, с глазами, как стекляшки, и как будто нарисованными волосами.

Его смокинг тянул на трехзначную цифру, и, если не присматриваться, ни за что нельзя было догадаться, что под мышкой у него спрятан пистолет.

Кожа в углах его глаз собралась в морщинки, когда он попытался оценить мою персону. Увидев так же, как у него, оттопыренный пистолетом пиджак, он ошибочно принял меня за полицейского. Его верхняя губа скривилась в усмешке, которую он и не пытался скрыть.

Я ногой выдвинул второй стул и сказал:

— Садись, Лу.

Лу сел. Его пальцы были скрючены, как будто он хотел разорвать меня.

— Только ясно и коротко, — сказал он.

Я сказал ясно и коротко:

— Одного из твоих корешей убили сегодня вечером.

Морщинки вокруг глаз расправились, а глаза еще больше остекленели. Это было все, чем он позволил себе изобразить удивление.

— Кто именно?

— Я сам хочу выяснить. Неделю назад он держал твое пальто, пока ты играл в кости. Помнишь?

Если и помнил, он ничем этого не показал.

Я перегнулся через стол, на всякий случай сунув кончики пальцев за полу пиджака.

— Это был парень среднего роста в дорогих тряпках, с дырками в ботинках. Когда-то он работал на Чарли Фаллона. Меня интересует, не по твоему ли приказу он действовал сегодня вечером.

Лу наконец-то вспомнил. Лицо его напряглось, на шее выступили жилы и впились в воротник.

— Кто ты такой, черт побери?

— Меня зовут Майк Хаммер, Лу. Поспрашивай вокруг, узнаешь, что это значит.

Выражение его лица можно было сравнить только со змеиным. Тело под пиджаком подобралось.

— Чертов легавый! — Он смотрел на мои пальцы. Я засунул их еще дальше и теперь мог нащупать холодную сталь пистолета.

Змеиное выражение исчезло, что-то другое пришло ему на смену. Что-то говорящее о том, что Лу Гриндл уже не рассчитывает на быстроту реакции, как бывало раньше. Во всяком случае не тогда, когда он один.