Питер Чейни - Непростые условия

— Перестань, — фыркнула Корина. — Слава Богу, что у меня такой характер. Много ли пользы принесло твое малодушие? Послушай меня, моя радость, брось переживать из-за Жерваза и подумай о себе.

Наступило непродолжительное молчание. Первой не выдержала Виола.

— Корина, когда Жерваз разговаривал по телефону с детективом, он упоминал о письме?

«Кажется, сыщик слишком болтлив, — подумала Корина. — Пора остановить его, иначе положение станет опасным».

Вслух она сказала:

— Знаешь, я не запомнила всего, что говорил старик, потому что в голове осталось главное: он хотел поручить частному сыщику шпионить за нами. Сама понимаешь, я бы это пережила достаточно легко, но у тебя бы возникли серьезные проблемы.

— Почему ты не сказала мне сразу, — упрекнула сестру Виола, — куда ты исчезла после разговора Жерваза с Лондоном?

— Твои упреки неуместны, каждый человек должен собраться с мыслями, чтобы решить, как поступить в подобном случае. Во всяком случае, я всегда обдумываю, что можно предпринять, а не воздеваю руки к небу, как ты. Дело ведь касалось не только твоих интересов, оно затрагивало и меня. Я вышла в сад, побродила, собралась с мыслями и пришла к тебе, а ты что подумала?

— Я не помню, что подумала, — призналась Виола.

— Но, надеюсь, ты не собираешься отмочить какую-нибудь глупость? — дружелюбно поинтересовалась Корина. — Не преувеличивай опасность, будь уверена, что все образуется. Через несколько дней полицейским надоест это занятие, и они оставят нас в покое. Им придется примириться с мыслью, что Жерваз покончил жизнь самоубийством, что, по-моему, и было на самом деле. А вот нам надо что-то предпринять, чтобы побыстрее избавиться от этого назойливого детектива, который сует нос во все дырки, пытаясь нажить несколько фунтов на нашем несчастье, а затем приняться еще за кого-нибудь.

— Знаешь, — задумчиво проговорила Виола, словно не слыша сестру, — я собираюсь все рассказать тете Онории.

— Да ну? — насмешливо сказала Корина. — Дело твое, но имей в виду — радости от этого не получишь, скорее всего, наоборот почувствуешь себя еще более несчастной. На мой взгляд, это идиотская мысль: напряги воображение и попробуй представить, что произойдет, если ты признаешься тетушке? Произойдет скандал, какого, пожалуй, у нас не было.

— Я не хочу думать о последствиях, — вздохнула Виола. — Дело зашло слишком далеко. Я не уверена, что и дальше смогу вынести это.

— И это все из-за того, что тебе жалко денег? — презрительно заметила Корина. — Может быть, если бы не надо было платить, твоя совесть не мучила бы тебя?

— Не смей так говорить, Корина.

— Я говорю, что хочу, — резко ответила Корина. — О'кей, раз ты так решила, ступай к тете Онории, но я думаю, что ты быстро пожалеешь об этом.

— Почему ты так считаешь? — Виола вопросительно посмотрела на сестру.

Корина подошла к камину, взяла сигарету и закурила. Она стояла спиной к огню, насмешливо изучая свою сестру и не торопясь с ответом.

— Послушай, Виола, я думаю, настало время, когда ты должна, наконец, реально оценить свое положение, раз уж не удосужилась сделать этого раньше. Пойми, что если все выплывет наружу, ты очень проиграешь.

— Но почему? — вырвалось у Виолы. — Я ничего не понимаю. Ты сама так хотела и всегда говорила мне, что…

— Да, я и теперь хочу, чтобы все оставалось по-старому, поэтому не втягивай тетушку Онорию в наши дела и не думай, пожалуйста, что я поддержу твою историю.

— Господи, ты же не хочешь сказать, что… — оторопела Виола.

— Объясняю для непонятливых: мне придется сказать Онории, что я первый раз слышу об этом. Расхлебывать возможные последствия придется тебе одной. Я не знаю ничего о том, что ты обманывала нас все эти годы. А если я буду стоять на своем, кто сможет опровергнуть мои слова? Не думаешь ли ты, что наш общий приятель поддержит тебя, а не меня? У него свои интересы в этом деле.

— Бывают моменты, Корина, — медленно произнесла Виола, — когда ты кажешься мне человеком без сердца и без чувств.

— Меня вовсе не интересует, что ты обо мне думаешь. Теперь ты знаешь, какую позицию я займу, и поведешь себя благоразумно. Откровенно говоря, меня раздражают люди, которые сами осложняют себе жизнь, а потом ищут сочувствия и понимания, — с холодным презрением заявила Корина.

— Ты на самом деле сделаешь так, как сказала? — недоверчиво переспросила Виола, пропустив мимо ушей едкую фразу сестры, явно относящуюся к ней.

— Можешь не сомневаться, — заверила Корина. — И ради тебя самой, Виола, я требую, чтобы все оставалось, как есть. Последуй моему совету: не буди спящих собак. А теперь извини — я иду переодеваться к обеду.

Несколько мгновений Виола смотрела на сестру, потом повернулась и, не сказав ни слова, вышла из комнаты.

Кэллаген сотый раз мерил шагами свой номер в «Двух монахах». В голову не приходило ни одной умной мысли по поводу того, как отвлечь внимание Гринголла от Виолы. Эта старая лиса не верит в самоубийство Стенхарста, он уверен, что полковника убили. Но для убийства нужны серьезные мотивы, а единственным человеком, у кого могли оказаться такие мотивы, оставалась Виола.

Рано или поздно это должно было прийти в голову и инспектору Гринголлу, если уже не пришло.

Кэллаген постарался восстановить в памяти сцену трагедии. Почему у него создалось впечатление, что обстановка в пагоде — хорошо продуманная декорация? Может быть, потому, что оружие находилось строго в пределах досягаемости руки покойного, а уголок носового платка с инициалами В. А., недвусмысленно указывающими на Виолу Аллардайс, выглядывал из-под тела полковника ровно настолько, чтобы не остаться незамеченным? Все это было слишком подчеркнуто, за всем чувствовалась рука опытного постановщика. По-видимому, это и явилось одной из причин, побудивших Кэллагена нарушить замысел неизвестного режиссера. Наивно было думать, что смена декораций окажется не замеченной противником и в ответ на это не последует новых акций, цель которых будет та же: привлечь внимание Гринголла к личности Виолы Аллардайс.

Как отреагирует Гринголл? Кэллаген достаточно хорошо знал методы главного инспектора, чтобы предсказать это: скорее всего, Гринголл сделает вид, что ничего не произошло, и попытается обмануть преступника своей мнимой бездеятельностью. Гринголл считал, как, впрочем, и Кэллаген, что, если дать человеку веревку достаточной длины, он не успокоится, пока не совьет удавку для себя. Поэтому Гринголл будет ждать новых шагов противника, спровоцированных мнимой бездеятельностью инспектора. Результаты предсказать нетрудно.

Зазвонил телефон, и Кэллаген поднял трубку. Раздался голос Николлза: