Анна Каролина - Защитник

– Не нужно извиняться. Со мной уже все в порядке.

– Но ты пыталась убить себя.

– Конечно нет. Я звонила тебе и Беньямину, я знала, что вы меня снимете.

Эбба смотрит на Ангелу, вспоминая, что сказал Беньямин, когда они уложили ее на пол. Она часто так делает. Что он имел в виду? Что для него это обыденность, какая-то странная игра?

– Ты могла умереть, – настаивает на своем Эбба. – Ты не понимаешь? Представь, что мы бы не успели.

– Эбба, я точно знаю, что делаю. Конечно, у меня есть свои небольшие проблемы, но я знаю, как с ними справляться, и полностью контролирую себя. Рассматривай это как своеобразную форму отдыха. Одни занимаются йогой, другие пьют алкоголь, а я… – Ангела нажимает кнопку на пешеходном переходе, к которому они подошли. – Мне просто требуются более радикальные способы, чтобы прийти в себя.

– Значит, это не имело никакого отношения к агентству и к делу? К тому, что ты думала, что мы проиграем?

– Проиграем? Мы ничего не проиграем.

Эбба нервно сглатывает. В глубине души она не хочет этого говорить, особенно сейчас, когда кажется, что ее все-таки не уволили. Тем не менее она открывает рот:

– Думаю, тебе было бы хорошо поговорить с кем-нибудь, с психологом, например.

Ангела выглядит невозмутимо.

– Эти переживания были у меня с детства. Никакой мозгоправ не приведет меня в порядок. Поверь, я много раз пробовала. Единственное, что помогает, – это боль и возможность обмануть смерть, никакая терапия в мире не может сравниться с этим. Извини, если я тебя напугала. Беньямин уже привык.

– Вот как, – говорит Эбба и старается не смотреть на Ангелу слишком уж пристально, хотя чего она, собственно, от нее ждет после подобных признаний.

Стефан Херманссон говорил, что Ангеле нравится пожестче, и по своей глупости Эбба повелась на его дурацкие россказни, тоже решила, что Ангела использует секс с удушением как некую форму самоисцеления. Но теперь она понимает, что все гораздо хуже. Ангела вешается, как и ее мать.

Рядом с ней раздается металлический звук, и Эбба обнаруживает, что красный человечек сменился зеленым. Она догоняет Ангелу, которая уже наполовину перешла дорогу.

– Хватит обо мне, – говорит Ангела, когда Эбба поравнялась с ней. – Как ты-то себя чувствуешь? Вот увидишь, все образуется. Право на необходимую оборону себя и других лиц перевешивает небольшое количество алкоголя в крови. Как только дело будет квалифицировано, я поговорю с прокурором.

– Но у меня был один и один…

Ангела жестом заставляет Эббу замолчать:

– Это и моя вина тоже. Я настаивала на том, чтобы ты пила вино, хотя ты и не хотела. Так что позволь мне позаботиться об этом. Я в долгу перед тобой. Хорошо?

Эбба кивает, прибавляет шаг, чтобы не отставать от Ангелы, и чем больше думает о вчерашнем вечере, тем более склонна согласиться с шефиней. Это действительно была необходимая оборона. К тому же у нее вообще нет проблем с алкоголем. Сегодня утром она не пила и может не пить, если захочет. Отныне она станет трезвенницей. У нее есть работа, которую нужно выполнить, цель, которую нужно достичь. По крайней мере, ей так кажется, хотя Ангела и не сказала прямо, что Эбба может вернуться к исполнению своих обязанностей.

Она слушает Ангелу вполуха, а та, похоже, пережила своего рода духовное пробуждение или какое-то другое мистическое изменение личности. Она продолжает извиняться за сталкера, за группу ACA, пока они идут сквозь тоннель и поднимаются вверх к улице Стюрегатан, которая все еще сияет рождественскими украшениями.

– Я была ужасно несправедлива и понимаю, что ты имела полное право отреагировать резко. Это полностью моя вина.

– Забудь об этом, – говорит наконец Эбба, радуясь тому, что ничего не рассказала Саймону о происшествии с Ангелой, сказанного ведь не воротишь.

– Пошли, – говорит Ангела и тащит Эббу в магазин одежды, в котором вся витрина заставлена Санта-Клаусами и рождественскими оленями.

Когда они входят, звонит колокольчик, внутри пахнет кожей от курток, вывешенных в ряд на шнурке у входа. Пройдя по магазину, Ангела находит уголок со строгой, деловой одеждой.

– А ты с Саймоном?.. – Она смотрит на Эббу, пока ходит среди стоек и трогает вещи. – Конечно, я чувствовала, что между вами что-то происходит, но чтобы вам так захотелось, что вы даже не успели… – Она смеется, берет блузку и держит ее перед собой. – Тебе нравится? Я ее примерю.

– Конечно, – говорит Эбба, радуясь тому, что Ангеле, похоже, не нужны никакие объяснения.

Очевидно, ей нравится версия, что на фотографии была Эстер. Если задуматься, Ангеле безразлично, что правда, а что нет, виноваты ее клиенты или нет. Учитываются только доказательства.

Внутри Эббы растет гордость. Может, она все-таки не совсем бездарный адвокат.

Она рассеянно бродит среди полок, а Ангела тем временем исчезает в примерочной. Через некоторое время она машет Эббе, хочет узнать ее мнение.

Эбба заглядывает за тяжелую занавеску, Ангела стоит в одном лифчике, и Эбба старается не смотреть на синяк, расползающийся у нее на шее. Они только что доверительно поговорили друг с другом, но ей все равно трудно понять, как относиться к новой роли подруги Ангелы.

– Прекрасно сидит, – говорит она, когда шефиня застегивает последнюю пуговицу.

– Хорошо, – кивает Ангела и снова расстегивая блузку. – Я размышляла о том, о чем мы говорили раньше. К сожалению, не думаю, что информация Ранты о платке нам как-то поможет. Мы должны учитывать то дурное предсказание и то, что Николас ударил охранника, а значит, менять стратегию. Нам необходимо воспользоваться заявлением психиатра о том, что он живет с травмой, от которой не может избавиться, но переживает ее так, как будто она имеет отношение к кому-то другому.

– Значит, ты думаешь, что это он вправду убил сестру? Несмотря на нитки на арматуре.

– Становится все труднее доказывать обратное. Ты не согласна? – Ангела кладет блузку на табуретку и ищет что-то в куртке, которую повесила на крючок. – Но! Если мы сможем доказать, что Джорджио изнасиловал старшего сына, когда тот был еще маленьким, и сможем связать нанесенную им травму с убийством, тогда ему может быть вынесен более мягкий приговор.

– Если так, зачем Николасу убивать свою сестру? Разве он не должен перерезать горло отцу?

– Да, этот вариант приходит на ум первым. Но кто знает, какие идеи рождаются в таких поломанных мозгах. Может быть, Ясмина начала рассказывать направо и налево о насилии, пережитом в детстве, и Николас боялся, что его тайна выплывет наружу.

– Ясмина говорила что-нибудь об этом во время встреч группы ACA?

Уголки рта Ангелы странно дергаются.

– Она не рассказывала никаких подробностей, была очень сдержанной, но в последнее время у меня было ощущение, что она вот-вот откроется. Может быть, Николас заметил то же самое.