Елена Саулите - Швейцарский счет

Как установила полиция, в коттедже отдыхала и молодая невестка миллионера Алиса Фридман, но она исчезла.

И вновь жуткие в своей запредельной жестокости кадры убитых, потом точеный профиль черноволосой вдовы Лейба Фридмана, она заламывала руки и тряслась в беззвучном плаче. Ее немые слезы потрясали душу больше, чем срывающийся возбужденный голос журналиста, комментировавшего сюжет.

– Полицейский комиссар Ганс Брутберг уверен, – продолжал неистовствовать комментатор, – что именно эта девушка и является убийцей. По некоторым данным, она невменяема. Ингрид Хубер, прислуживавшая в доме четы Фридман в течение недели показала, что фрау Алиса вела себя крайне подозрительно: была угрюма, неразговорчива и часто ссорилась с мужем. В полицию уже обратились несколько человек, видевших подозреваемую на Бернской трассе и в самом Берне. На окраине Берна найдена брошенная преступницей машина, красная «Вольво 960».Город оцеплен, все выезды из него контролируются усиленными полицейскими нарядами. Комиссар Брутберг намерен арестовать подозреваемую в течение двадцати четырех часов. Убедительная просьба: если вы видели девушку, изображенную на этой фотографии, просим вас немедленно сообщить о ее местонахождении по следующим телефонам.

На экране снова появилось лицо Алисы с плывущими по нему красными цифрами номеров центрального полицейского участка, и Жан-Пьер всплеснул руками:

«Это она! Значит, она убила! Нужно немедленно звонить в полицейский участок, – мысли суматошно завертелись в голове кюре, его залихорадило. – Но так ли это?,– тут же усомнился он. – «Ведь вина девушки пока не доказана…выглядит она скорее жертвой обстоятельств, нежели хладнокровной преступницей. Что же делать?, – терзался он. – Выдать доверившуюся ему девушку? Нет, невозможно!»,– все его милосердное существо восставало против подобной низости.

Кюре по природе своей был человеком добрым, сострадательным, но крайне эмоциональным и впечатлительным. Увиденное потрясло его. «А если она и, впрямь, бесноватая, в припадке безумия лишившая жизни четырех мужчин?, – размышлял он, нервно расхаживая по коридору. – Среди убитых только мужчины. А что если сегодня ночью одержимая бесом Алиса спокойно перережет горло ему, Жюльену и глухому привратнику месье Буателю? Что тогда?»,– отец Жан почувствовал, как заледенели пальцы, и неприятно закололо в области сердца.

Инстинкт самосохранения настойчиво требовал законопослушного поведения, совесть твердила о гражданском долге. И тут в полемику вступала доброта, заявляя, что девушка не похожа на маньячку, что она «агнец на заклание», «пушечное мясо» в чьей-то дьявольской игре. Раздираемый противоречиями, кюре резко повернулся и со словами: «Господь вразумит меня!»– поспешил в храм. Там, в гулкой темноте рухнул на колени перед распятием и принялся истово молиться, прося о помощи. Прошло немало времени, прежде чем он в полном изнеможении распростерся на каменных плитах пола и затих, уповая на провидение. Спустя полчаса большая толстая свеча, горевшая у клироса, громко затрещала и погасла, отец Жан очнулся, устало поднялся и с просветленным лицом решительно направился в комнату Алисы.

Осторожно повернул ручку двери, в окно комнаты ярко светила луна, тишину нарушало лишь мерное тиканье часов, стоявших на полке с богословской литературой. Кюре, крадучись, приблизился к спящей Алисе, торжественно перекрестил ее, и собрался было уходить, но невольно залюбовался утонченной красотой девушки. В лунном свете ее лицо выглядело невыразимо прекрасным и одухотворенным, тонкие пепельные волосы светлым нимбом обрамляли высокий чистый лоб, четко очерченные чувственные губы чуть приоткрылись, обнажив ровные белые зубы. Шелковый ворот пижамы расстегнулся, и правая грудь, маленькая с круглой мордашкой розового соска соблазнительно торчала наружу. Отец Жан почувствовал, как его бросило в жар, внутри стремительно набухала волна желания, вот-вот выйдет из берегов, захлестнет и тогда…

– Этого только не хватало! Господи, спаси и помилуй меня, сохрани от искушения, – возбужденно забормотал он, не в силах оторвать взгляд от мерно вздымающегося розового соблазна. Но чувствуя, что контролировать себя становится все труднее и труднее спохватился, на цыпочках вышел вон и почти бегом припустил к каморке папаши Буателя.

– Спасибо тебе, Господи. Вразумил, устоял, – бормотал он, устраиваясь на скрипучей раскладушке под зычный храп тщедушного старика-сторожа.

Правда взбунтовавшаяся плоть еще долго не давала молодому мужчине покоя, воображение рисовало ему соблазнительные картины полуобнаженной русской прелестницы, распаляя его, не давая заснуть. Низменная похоть обуревала его душу. Он несколько раз соскакивал с постели и принимался мерить шагами тесное помещение. Наконец, он яростно прошептал:

– Изыди, сатана! – и как безумный принялся размашисто крестить окружающее пространство.

Из темных углов ему мерещилась то ехидно ухмыляющаяся рожа дьявола, то чарующая полуулыбка Алисы, нехотя отступавшие под действием крестного знамения. Наконец, он успокоился и вернулся в постель.

Перед глазами всплыло лицо его кузины Женевьевы, той самой восемнадцатилетней вертихвостки, что послужила причиной его бегства в аббатство Ле-Бек в Верхней Нормандии.

Ему было четырнадцать, ей – восемнадцать. Она являла собой образчик остроумия, веселости и красоты, ее дивное, тонкое лицо и шаловливый смех сводили с ума стеснительного прыщавого подростка. Он мучился, не в силах открыться взрослой манкой кокетке, она дразнила его, находя обожание симпатичного мальчишки забавным. Когда они с родителями выезжали в лес на пикники, она украдкой жала ему руку или целовала в вихрастую макушку, и от души забавлялась, видя его смущение. Оставаясь с ней наедине, он испытывал двойственные чувства: паническое желание бежать и броситься к ее ногам. Она играла с ним, как кошка с мышью, распаляла его, мучила и потешалась, видя, как, подобно воску, плавится его наивное юное сердечко. Взрослые шалости молодых всерьез не принимали. Однажды она позволила ему потрогать ее грудь. О, он до смерти не забудет громоподобного ощущения от прикосновения к тугой, податливой плоти. Это длилось секунд десять-пятнадцать, не больше, но для него время остановилось, пот хлестал по лицу ручьями, он мелко дрожал, а она, заметив щенячью мольбу в детских глазах, поняла, что мальчик сомлел, резко оттолкнула Жана, и, громко рассмеявшись, убежала на теннисный корт. Он же затаился в ближайших кустах и, полуживой от страсти, захлебываясь от любви и желания, следил за своей богиней. Она преследовала его во сне и наяву. Он возбужденно шептал ей: