Такэси Сиота - Голос греха

— Тиёко-сан, расскажите, что случилось после пожара в строительной фирме.

— Когда я услышала про пожар, как подумала, что Соитиро там, в голове у меня помутнело. Бросилась в офис, а там уж нет ничего, всё сгорело, дым только… Стала искать Со-тяна, где могла, но не нашла. Был там один сотрудник компании; он сказал, чтобы дома ждала…

Вернувшись в квартиру, Тиёко открыла телефонный справочник и стала обзванивать больницы, спрашивая, не поступал ли к ним мальчик школьного возраста. Попадавшего под её описание ребёнка нигде не было, а потом по радио сказали о двух погибших, и она чуть не потеряла сознание.

— В тот вечер ко мне пришли два человека Аоки и сказали, что ищут Соитиро и Цумуру. Спросили, не связывались ли те со мной.

— Я хотел позвонить, но Цумура-сан не разрешил — сказал, что в квартире наверняка засели люди Аоки…

Соитиро рассказал, как было дело. Во всём его виде читалось раскаяние. Звонок мог причинить Тиёко вред, и тогда Соитиро пришлось бы вернуться домой — так рассуждал Цумура. И в самом деле, люди Аоки постоянно дежурили в квартире Тиёко.

— Мне сказали, что поджог устроил Цумура, а Со-тян, так как был привязан к нему, убежал вместе с ним. Мне, с одной стороны, не хотелось, чтобы он оказался во что-то втянутым, но, с другой — может, и безответственно с моей стороны так говорить, — я подумала, что для Со-тяна это может стать билетом в новую жизнь.

Тосия вспомнил рассказ о том, каким издевательствам подвергалась эта женщина в офисе строительной компании. Вырваться из лап банды Аоки, освободиться — вот о чём просили богов мать и сын. Не получив никакой весточки от Соитиро и устав ждать, Тиёко поверила, что у сына всё сложилось благополучно.

Когда к ней пришли полицейские и сказали, что хотят расспросить её об обстоятельствах поджога, она решила, что её будут спрашивать и о деле «Гин-Ман». Пока патрульная полицейская машина везла её в участок, Тиёко всё сомневалась, стоит ли рассказывать всю правду. Она не знала, какими бедами могло обернуться для сына её признание. И решила молчать. К тому же её опасения оказались напрасными — разговор в полиции носил чисто формальный характер. «Почему вы работаете в этой строительной фирме?», «Знакомы ли вы с Цумурой?» — и тому подобные вопросы. В общих чертах расспросили её и про мужа; полиция даже не знала, что он мёртв. Стало понятно, что её семья давно уже не интересовала полицию. Для них пропавший без следа бывший полицейский ничем не отличался от якудзы. Никакого сочувствия к сыну и жене такого человека у них, похоже, не было. Но Тиёко была благодарна им за такую дискриминацию. Когда в полиции ей сказали, что домой она должна добираться самостоятельно, женщина даже и не подумала возмутиться.

— Когда вышла из участка, вздохнула с облегчением. Подумала, что теперь мне некого больше защищать. Ценности, которые могли растащить люди Аоки, и памятные детские вещи лежали у меня в сумке. Возвращаться в квартиру не было нужды.

Вместо дома Тиёко направилась на станцию. Сердце её учащённо билось. Боясь, что бандиты могут схватить её, она непроизвольно ускорила шаг. Пройдя через турникет на станции и сев в подошедший поезд, сорокачетырехлетняя женщина вспомнила о своей прошлой, уже почти забытой жизни.

— И что вы делали после этого?

— Сначала работала в рёкане [161] Рёкан — гостиница в традиционном японском стиле. в Канадзаве.

Речь у Тиёко-сан была гладкой, а память — ясной. Но о двадцати четырёх годах, прожитых в одиночестве, она говорила неохотно. Только, как и Соитиро, сказала, что переезжала с места на место. Как она выжила? Одинокая женщина без поручителя, без профессии… Возможно, было что-то в её жизни, не предназначенное для ушей сына. О своей фамилии «Кобаяси» она ответила уклончиво. Заметив неловкость на лице Тиёко, Тосии захотелось оставить сына и мать наедине. Акуцу тоже, похоже, чувствовал себя неловко.

— Хотелось бы уточнить одну вещь. Я понимаю, что некрасиво спрашивать вас об этом, но можете ли вы как-то доказать, что являетесь родственниками?

В таком деле нельзя было допустить ошибки. «Разве теперь это важно?» — поймал себя на мысли Тосия. С другой стороны, он словно подглядывал в щёлку за тяжёлыми трудовыми буднями журналиста, когда, для того чтобы правильно донести до читателя всю историю, необходимо идти до конца.

Соитиро достал из сумки плеер и, глянув на мать, нажал кнопку «Пуск». Раздался шум, а затем в комнате зазвучал голос, который им уже не раз приходилось слышать в процессе расследования:

— «Поезжай до зоны отдыха Суйта на восемьдесят пятом километре платной трассы Мэйсин…»

Напряжённый девчоночий голос, казалось, шёл из заржавевшей трубы. Потрескивающий, нечёткий голос, услышав который Тиёко ойкнула и протянула руки к магнитофону.

— Это же голос Нодзоми-тян… Нодзоми-тян…

Соитиро, сидящий рядом, разрыдался в голос. Тиёко-сан тоже дала волю слезам.

— Прости… прости меня… Нодзоми-тян, прости меня… прости…

Уронив голову на стол, она плакала осипшим дрожащим голосом, сжимая в руках — будто молясь на него — плеер, из которого теперь доносился только шум.

Ещё живая дочь, преследуемая человеком с лисьими глазами, позвонившая домой, дочь, которая так хотела учиться за границей, дочь, чьё сердце было переполнено надеждами… В эту минуту в душе Тиёко наверняка всплывали все эти образы. На Тосию, который сам был отцом, нахлынули воспоминания. Он вспомнил день, когда они с Ами, взявшись за руки, радовались, глядя на впервые ставшую на ноги Сиори; вспомнил, как дочка своими маленькими ручонками изо всех сил массировала ему поясницу, когда он лежал с прострелом. Вспомнил, как она, когда её ругали, плача, продолжала есть мандарин. Он любил это существо, которое прижимал к груди сотни, тысячи раз, больше всего на свете. И не мог не сочувствовать Тиёко, у которой так несправедливо украли Нодзоми. По лицу Тосии потекли слёзы; он изо всех сил прикусил губу, чтобы не разрыдаться в голос. Акуцу тоже стоял потупившись, не поднимая глаз.

Соитиро обнял мать и плакал, уткнувшись ей в плечо.

Была бесконечная печаль в том, что единственный «прощальный подарок» служил одновременно и доказательством преступления. Наконец Тиёко оторвала руки от плеера, а Соитиро поднял голову с её плеча.

Продолжая дрожать всем телом, женщина положила на стол мешочек-кинтяку, [162] Кинтяку — традиционная японская сумочка или мешочек небольшого размера. всё это время лежавший у неё на коленях, и достала из него игрушечную спортивную машинку голубого цвета. Обомлевший Соитиро тут же схватил её в руки.

— Когда нас пустили пожить в общежитии для строителей в префектуре Хёго, Со-тян подарил мне её на день рождения. Сказал, что никакого другого подарка у него нет, и отдал то, что ему было дорого.