Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Ещё одна фотография. Моё лицо. Рядом улыбающийся гладкий Щепа.

– Это из социальной сети Newernet. Снимок сделал человек по фамилии Отщепенец, это взято с его страницы. Он вывесил несколько фотографий, там есть он сам, там есть ты, там есть Георгия Ворошилова – дочка умершего искусствоведа. Какая-то светская тусовка, шампанское, красивые женщины, блондинки. Ты был на этом мероприятии?

– Да, был.

– И с Георгией Ворошиловой ты знаком?

– Да. Нас представили.

– Отлично! – воскликнул Застыров. – Значит, получается у нас вот как. В нашем городе ограбили учёного, украли деревянную голову. Ты, конечно, ни при чём. Потом выясняется, совершенно случайно, что ты занимаешься реставрацией старинных деревянных фигур, заказы поступают из Москвы. Потом выясняется другое: ты знаком с дочерью ограбленного учёного, и не только знаком, но посещаешь вечеринки по её приглашению, в том же институте, где работал ограбленный историк Ворошилов, ныне покойный. Я правильно понимаю?

– Правильно, – сказал я.

– Очень хорошо. Заметь, ты пока совершенно ни при чём. Хотя уже есть сомнения. А потом выясняется ещё одно. В нашем городе, и вообще в нашей области, с населением в триста тысяч, ты такой – один. Кроме тебя, больше никто не занимается реставрацией старинной храмовой скульптуры. Нет таких. Единственный специалист – это ты.

– Ничего удивительного, – сказал я. – Это очень узкая, специфическая область, в ней мало людей работает…

– Очень мало, – произнёс Застыров. – Я нашёл только одного. Это женщина, историк и искусствовед, Марьина Елена Константиновна, кандидат наук, работает в том же Институте истории искусств. У неё своя реставрационная мастерская. Знаешь её?

– Да.

Застыров откинулся назад на стуле, закинул сильные руки за голову, сцепил пальцы на затылке.

– Антип, – сказал он, – вот ты хоть убей меня, хоть что со мной делай – но я знаю, что это ты. Иначе не бьётся. Это ты ограбил дом историка Ворошилова. Забрал деревянную голову. Приделал её к деревянному телу. Готовую деревянную статую продал заказчику из Москвы. Вот так всё было.

– Погоди, – сказал я. – Ты же говорил, что нашёл вора? Какого-то алкоголика…

– Не было никакого вора, – глухо выговорил Застыров. – Никого я не нашёл. Обманул тебя, чтоб ты расслабился. А ты и расслабился. Решил, что подозрения на тебе больше нет. Взял новый заказ, сделал новую статую. Тут и прокололся. Ты, друг мой, один-единственный человек, у которого был мотив для совершения преступления. Кому была нужна эта деревянная голова? Только тебе и твоим московским заказчикам. Больше никому. Ты либо сам это сделал, либо у тебя был сообщник. Это я выясню. А пока буду выяснять – ты у меня посидишь. А я оформлю командировку в Москву. Буду допрашивать дочку Ворошилова, буду допрашивать Марьину Елену Константиновну, кандидата наук. Я ещё привлеку независимых экспертов, они мне обрисуют, что́ это за тема с деревянными фигурами.

Его телефон засигналил – он посмотрел на экран.

– Вот, кстати. Помнишь угон машины с автозаправки?

– Нет, – сказал я. – Не помню.

– Знаешь, чья была машина? Светланы Александровны Твердоклиновой. Эта женщина – жена твоего приятеля, которому ты ногу сломал. Будет очная ставка, она тебя опознает. Она видела тебя, когда ты угонял её автомобиль. Какие у тебя проблемы с этой семьёй? Почему ты угнал у жены машину, а мужу сломал ногу?

Я промолчал.

Застыров, как видно, и не ждал ответа.

– Короче, – сказал он, – я тебя задерживаю. Возбуждаю дело за нанесение телесных повреждений. А насчёт кражи деревянной головы мне примерно всё ясно, доказательства я найду, не сомневайся. Тут всё понятно, это сделал ты. Ну просто больше некому. И тебе лучше сознаться. Сделаешь чистосердечное признание – я тебе помогу, даю слово. Сломанную ногу этого идиота забудем, угон машины тоже можно… Но грабёж тебе придётся взять на себя, иначе никак. Будешь быковать, уйдёшь в отказ – я тебе сделаю восемь лет или девять. Я от тебя сейчас ответа не жду, ты пока посиди и подумай. Завтра с утра у тебя будут следственные действия, допросы, очные ставки, мы с тобой уже так спокойно не поговорим… Понимаешь меня?

– Да, – сказал я.

– Чистосердечное напишешь?

– Нет.

– Ладно.

Застыров встал.

– Скажи хоть, сколько тебе платят за деревянные изваяния?

– Немного, – ответил я. – Это не ради денег. Шкаф из карельской берёзы стоит дороже. Деревянные фигуры бесценны, они очень редкие, реставрация таких фигур – трудоёмкий процесс. Я реставрирую эти изваяния из любви к Богу. Я верующий человек, ты знаешь.

– На суде зачтётся, – сказал Застыров, открыл дверь и высунул голову.

Вошли двое, молодые, в новой форме, на поясах кобуры с пистолетами.

Вещи при себе есть? – спросил один, невысокий, кряжистый, со злыми серыми глазами.

– Нет, – ответил я. – Только телефон, бумажник и ключи от машины.

– Это всё пока мне отдай, – велел Застыров.

Я подчинился.

– Выходим, – приказал кряжистый.

Меня вывели в коридор.

– Руки за спину. Вперёд.

Кряжистый двигался позади, а впереди – второй, совсем молодой парнишка с тяжёлой деревенской походкой.

– Вниз по лестнице, – приказал кряжистый.

Спустились на первый этаж; навстречу поднялся, неторопливо и глядя себе под ноги, следователь Вострин, – он посмотрел на меня вскользь, как на незнакомого, и отвернулся.

С площадки первого этажа коридор вёл направо – к выходу, и налево – в камеры ИВС.

Тут я понял, что лучшего момента не найти, развернулся и ударил кряжистого конвоира кулаком в лицо, – но как следует не попал, не хватило сноровки; конвоир упал на пол, не отключился и закричал.

Я повернулся к шагающему впереди, ударил и его, и снова не попал, ударил ещё раз, и ещё; опрокинул, перескочил – и побежал к выходу. Справа пролетела стеклянная стена с окошком, за стеклом сидел дежурный, и у него, я знал, под рукой есть кнопка, мгновенно закрывающая входную дверь, крепкую, тяжёлую стальную дверь с большим замком, я бы не смог её выбить при всей своей силе.

Но дежурный не успел, к моему счастью. Он услышал крик упавшего кряжистого конвоира, но не сообразил, что происходит.

А кряжистый орал:

– Стоять! Стоять!

Я уже открывал дверь, когда за спиной прогремел выстрел, за ним ещё один. Горячее, колючее дважды сильно ударило в спину.

Выбежал, рванул направо, по тротуару, обсаженному сиренью, – туда, где оставил “Каравеллу”.

Пролетел сто метров, оглянулся: меня никто не преследовал.

Локтем выбил боковое стекло. Открыл дверь, влез.

Ключи я отдал Застырову, но под сиденьем лежали вторые ключи, дожидаясь именно такого случая.

Погнал прочь, переулками, объезжая утренние заторы на главных дорогах.