Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Глаза его, ещё недавно карие, теперь стали жёлтыми, углы рта сильно опустились, брезентовый ошейник дал слабину. Надо подтянуть, подумал я. Или, наоборот, вовсе снять, от него не будет толку.

И сказал:

– Одежду надо переменить. Эта грязная.

Он улыбнулся.

– А перед кем… красоваться?

– Как перед кем? Я сегодня дочь привезу. Втроём будем жить.

Дуняшка, конечно, пришла в ужас и пыталась протестовать. Особенно когда узнала, что в деревне Криулино нет интернета. Пришлось вразумлять словесно. Впрочем, истинную цель отъезда я не сообщил, духа не хватило. Надо ли сообщать ребёнку одиннадцати лет, что его ближайший родственник умрёт в ближайшие дни, на его, ребёнка, глазах? У кого спросить совета?

Предложил купить Дуняшке велосипед – она сперва гордо отказалась, но уступила после рассказов о том, как это прекрасно – с утра просквозить на велике по тропинке через клеверный луг.

Сама собрала свои вещи, расчёски, альбомы для рисования и, естественно, самое главное, то, без чего нет жизни цивилизованному человеку: зарядку для телефона.

Потом, у двери, уже когда стояли, готовые, с двумя полными баулами, – спросила:

– Папа, а кто такая Мара?

Я выронил баул.

– Откуда ты её знаешь?

– Мы с ней переписываемся. В Newernet, это сейчас самая крутая сеть…

– Покажи немедленно.

– Вообще-то это моя переписка.

– Покажи! – повторил я.

Дуняшка молча отдала телефон.

Сеть Newernet была битком забита однотипными подростковыми видео: подростки танцующие, хохочущие, наряженные в немыслимые тряпки, подростки под пальмами, в морском прибое, в автомобилях, за столиками “Макдональдса”.

– Пап, – сказала Дуняшка, – у тебя руки трясутся.

– Долго сидел за рулём.

“Привет, Евдокия! – гласило первое сообщение. – У тебя красивое имя!”

“У тебя тоже, а что оно значит?”

“Мара – языческая богиня, покровительница женщин и девушек”.

“Cool”.

“Ты в курсе, что мы с тобой похожи?”

И видео, без звука: Мара, в чёрном платье с большим вырезом, улыбающаяся широко, машет ладонью, за спиной – хорошо мне знакомая непристойная картина в полстены: снято в квартире Щепы.

Дальше смотреть не стал.

– Ты давала ей свой телефон? Или адрес?

– Нет. Ты же запретил.

– А были звонки с незнакомых номеров?

– Нет.

Я встал.

– Поедем.

– Пап, а что случилось?

– Ничего. Поедем.

В тот же день, уже в доме Читаря, я ещё раз просмотрел всю переписку дочери с Марой, на этот раз – до конца.

Ей хватило одного дня, чтобы превратить девочку в свою подругу.

Им нравилась одна и та же поп-музыка (Avril Lavigne), одни и те же культовые рокеры (Майкл Хатченс), фильмы (“Сумерки”), актёры (Кит Харингтон), цвета (синий, фиолетовый и чёрный), украшения (серебряные кольца), запахи (ирис и фиалки), драгоценные камни (сапфир, подходит к глазам), ткани (лён), одни и те же писатели (Стивен Кинг; глупо было рассчитывать на что-то другое).

Они не обсуждали меж собой вкусовые и кулинарные предпочтения, старшая – с умыслом, а младшая даже и не вспомнила.

И, конечно, дни их рождения совпадали и знаки гороскопа.

Ничего себе, писала Дуняшка, проставляя восторженные эмодзи, да мы – во всём одинаковые!

Наверное, это что-то значит, осторожно отвечала та, другая, хитрая сука, вознамерившаяся уворовать у меня мою дочь.

Ну, я не стал долго думать, вышел за околицу, отдалился на двадцать шагов от серого перекошенного забора, позвонил Щепе.

– Позови её.

– Кого? – спросил тот.

Фоном доносилась музыка, не Avril Lavigne, что-то богаче и умнее, неспешный трип-хоп.

– Позови, – повторил я.

В трубке стукнуло, послышались голоса, смех и звон посуды.

– Да, – сказала Мара.

– Ты зря лезешь к моей дочери, – сказал я.

– Почему зря? – спросила Мара. – Мы уже подружились. Она хорошая девочка, я её люблю, и нуждаюсь в ней. А она – во мне. Ты зря злишься, тать. Ты сам создал эту ситуацию. Она – моё подобие, это нельзя изменить, это уже произошло.

– Ещё ничего не произошло. Увижу тебя рядом с ней – уничтожу.

Она засмеялась.

– Конечно, уничтожишь. Башку снесёшь, да? На части разрубишь и в землю втопчешь? Все убийцы говорят одно и то же. Ты идёшь к своей Недоле, и уже, считай, пришёл. Я думаю, ты и девочку захочешь убить, когда она пойдёт со мной. Беда вора в том, что он сначала обворовывает себя, а уже потом другого. Смирись, прошу тебя. И не забудь – мне две тысячи лет. Как сейчас говорят: там, где ты учился, я преподавала. Ещё увидимся.

Долго ходил вдоль забора – руки в карманы. Оглядывался на окошки Читаревой избы – они излучали тёплый свет; там, внутри, девочка сидела возле умирающего, развлекала его рассказами о том, как интересно смотреть на мир с высоты двенадцати этажей и как папа купил ей велосипед с фонариком.

Убить Мару будет нетрудно. Ведь это я её создал, и я знаю её слабое место. Хватит одного сильного удара в шею.

Но кто я такой, чтоб отнимать жизнь у ближнего?

Наказание будет ужасным. Вечное клеймо злодея, презрение братьев, муки раскаяния, а если мне суждена смерть – то адский котёл после смерти.

Да, я убивал живых, проливал кровь, – но только для собственной защиты и ради сохранности тайны своего племени.

Она хочет забрать мою дочь – но разве это повод для убийства? Как я вообще дошёл до такого? Когда я её создавал – я был полон любви, во мне свет горел; а теперь – что во мне осталось от того света? Где прореха, через которую он истёк?

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: деревянная язычница просто провоцирует меня.

В метафизическом смысле её вообще нельзя уничтожить, можно лишь разрушить её временное материальное воплощение. Сама же она, как духовная сущность, останется невредима.

Наконец, самое страшное. Если я убью Мару, грех падёт и на моего ребёнка. Говорят, дети не отвечают за отцов, – это не так. Евдокия станет дочерью убийцы. Все будут помалкивать – никто не забудет. И сама она тоже не забудет. Как работает молва – хорошо известно. Переврут, досочинят, налепят выдумок вокруг реальных событий. Будут говорить, что я уничтожил святой образ. За спиной у девочки будут шептать: отец её проклят, а сама она – яблоко от яблони.

И по всему выходило, что поднимать руку на деревянную женщину мне нельзя. При любом раскладе – будет хуже.

Посоветоваться не с кем. Обычный мой советчик, любимый брат, готовится к встрече с Создателем, ему не до меня. Перед ним уже распахиваются врата, и с той стороны машут руками, приглашая.

1922

В середине десятых годов я закрыл шпалотёсную мастерскую и перебрался ближе к Москве, в сельцо Белые Пески, в десятке вёрст от Каширы: с одной стороны – прозрачный сосновый лес, с другой – высокий обрыв, длинная излучина Оки и распахнутая бесконечная бирюзовая даль – век смотри в неё, не насмотришься.