Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Не лучше ли, думал я, поехать в Москву, зайти к Отщепенцу в квартиру – и уничтожить стерву? Оторвать ей голову? Кто меня осудит? Уже ясно, что она чужая, от неё не будет пользы моему народу.

Вышло так, что я, вместо того чтоб остыть, унять гнев, – ещё больше распалил себя, и когда вернулся в гараж – первым делом отыскал топор и сел его точить.

Читарь видел, что́ со мной происходит, ко мне не подходил, помалкивал; оба мы были в смятении, оба умалились духом. И пока я ждал ночи – возненавидел этот гараж, полутёмный, пыльный, провонявший цементом и трухой.

Никола выслушал мой рассказ (Читарю я запретил разговаривать), потом зажёг свечу, присел возле мёртвого голубя, осмотрел его и даже обнюхал. Спросил: прикасались ли мы к Маре, или она к нам? Давала ли она нам какие-то предметы, вещи, либо мы ей? Не прихватила ли с собой вещи, нам принадлежащие? Не пыталась ли развести огонь, спичками или зажигалкой? На все вопросы я ответил отрицательно.

– Пока ни о чём не переживай, – сказал мне Никола. – Первое, что она сделает, – поедет по своим храмам. Один такой храм есть в Сергиевом Посаде, второй в Москве. Другие рассеяны по стране, их не так много. Она захочет побывать в нескольких. Она наберёт там силу – и только потом будет искать твою дочь.

– А зачем ей моя дочь? – спросил я.

Никола в этот раз был мягким, медлительным, благообразным, смотрел кротко, и, по-моему, жалел меня и Читаря, и явно недоговаривал.

– Эта женщина, – сказал он, трогая меня за плечо, – языческое божество; ей нужна помощница, волхвица. Она обучит девочку всему, что знает сама. Возможно, так будет лучше. Понимаю, что ты чувствуешь, братец, но ведь она действительно мать твоей дочери. И у меня есть надежда, что девочка поможет ей сменить воплощение. Считается, что Мокошь триедина, как бог христиан. Мокошь может существовать сама по себе, а может принимать ипостась Живы или Мары. Жива – мирная, творческая, а Мара – гневная, разрушающая ипостась. Это лишь домыслы, никаких доказательств не существует, – у язычников нет ни записанного завета, ни устного, каждый язычник сам постигает свою истину внутренней работой и особыми практиками. Но нечто подобное есть в индуизме: Шакти, женская, созидающая энергия, и её гневное воплощение – Кали, разрушающая энергия. Сейчас мы имеем дело с Марой, но если она соединится с девочкой – велика надежда обращения в Живу.

– Отче, – сказал я, – ты что? Ты уговариваешь меня отдать ребёнка богине смерти?

Никола всплеснул руками.

– Нет, нет! Это не так работает! Во-первых, по обычаю, ты должен отдать ребёнка добровольно. Во-вторых, ребёнок должен сам захотеть. В-третьих, Мара не может нанести истуканам никакого вреда, – все мы находимся под защитой Невмы. Не забудь, что девочка крещена. В-четвёртых, я вообще не должен тебе этого говорить, потому что всё это суть языческие легенды, богопротивные суеверия. Может, в них есть малое зерно истины, а может, они придуманы чудаками и фантазёрами. От язычества почти ничего не осталось. Всё язычество, каким мы его знаем, сочинено энтузиастами в последние двести лет. И славяно-арийство, и родноверие, и Велесова книга, – всё это новоделы. Если есть что-то, следы следов, малые остатки архаических культов, – они упрятаны глубоко в подсознании общества. Нет ни волхвов, ни волхвиц. В христианстве каждый пастырь обретает право к служению через святительское рукоположение, через передачу частицы тепла от предшественника к последователю, от Христа – к его ученикам, а от тех – к ученикам учеников, и так далее до нынешнего дня. В язычестве ничего подобного нет. Только смутные предположения, легенды, да и те донельзя извратили и переврали позднейшие деятели вроде Миролюбова. Мы знаем, что существовали языческие божества, которые – в редчайших, единичных случаях – приняли форму христианских святых образов. Я сам такой. Я сам был языческим кумиром, а теперь существую в форме резного образа святого Николая Мирликийского. Причём архиепископ Николай реально существовал, и это – записано, а вот существовал ли тот языческий кумир, и какая его часть уцелела во мне, – неизвестно.

– А если ничего не известно, – сказал я, – если всё это – фантазии, так я тем более не отдам ребёнка. И больше не буду это обсуждать.

Никола кивнул, глядя на меня прозрачными глазами.

– Значит, так тому и быть.

– И ещё одно, – добавил я. – Брата своего я заберу. Отвезу домой. Ему нужен уход. Если честно, он долго не протянет. Мы уедем сегодня. Дома у него есть его книги, там ему может полегчать. Благослови меня на это, владыко.

Он благословил.

Я на руках отнёс Читаря к машине, усадил в кабину, и мы уехали.

В доме Читаря всё было затянуто паутиной, как в избухе Бабы-яги. Я долго наводил порядок, ругаясь про себя. Как тут жить? За любым гвоздём придётся ехать за двадцать вёрст. По углам – холмики трухи, работа жуков-древоточцев, их можно быстро вывести ядом, но за ядом тоже надо ехать. В отдалении от цивилизации жить неудобно, да и накладно. И, конечно, жизнь в дальнем углу не гарантирует безопасности: в наше время, если захотеть, можно отыскать кого угодно где угодно.

Вслух, конечно, ничего не сказал.

Двор зарос лопухами, из колодца пахло тиной: Читарь никогда его не чистил.

Войдя в дом, он первым делом осмотрел шкафы и вернул на полки книги, привезённые из Можайска. Поджав губы, придирчиво осмотрел ряды тиснёных корешков, и даже прошептал что-то: наверное, здоровался со своим богатством.

Я хотел осмотреть его рану, но он хмуро отказался и даже сделал движение, чтоб поднять палку и погрозить ею.

– Обо мне… не хлопочи… – велел он. – Лучше… послушай… Книги мои… рукописи… все – оцифрованы… Файлы – в моём компьютере… и ещё на внешнем диске… Ничего не должно пропасть… Я соберу несколько посылок… Отправишь по почте… самое ценное… Я дам адреса… наших братьев… в Перми и Новгороде… Они уже предупреждены…

– Сделаю, – сказал я. – Но ты пока не спеши помирать.

– Не спешу, – проскрипел Читарь. – Мне жить… нравится… Честно скажу… если б мне дали выбор… или стоять в храме… в виде статуи… или – ходить по земле беззаконным бродягой… я бы выбрал… второе. Я ведь образ апостола Андрея… а он на месте не сидел… Только он… слово Божие – разносил, а я, наоборот, собирал… И запомни, братка…

Он приблизился, сильно ударяя палкой об пол, и крепко схватил меня за плечо.

– Запомни… Всё, что я собрал… я собрал… не только для истуканов… А для всех… И для живых смертных… тоже… Всё, что сделал… я сделал не для малого деревянного народа… а для всех народов… Нет ни малых, ни больших… ни смертных, ни бессмертных… Я людей боялся… Не доверял… А потом понял, что боюсь… своего собственного страха… как змея… сам себя за хвост кусаю… Но когда понял… уже поздно было… уже я был весь отравлен… Оттого и раскололся… на две части…