Оскар Мюриэл - Темные искусства

Я посмотрел на другую сторону семейного древа. У Пруденс, старшей дочери Элис, была та же самая проблема. Она родила желтокожего Уолтера в 1851 году и в следующий раз забеременела лишь спустя восемнадцать лет, незадолго до своей смерти. Не без помощи материнских снадобий.

— Элис хорошо разбиралась в своих оккультных искусствах, — пробормотал я.

Я поднялся, уже готовый отправиться в Кэлтон-хилл, но все-таки помедлил.

На руках у меня было не так уж много доказательств: пара загадочных записей из дневника Леоноры, несколько свечей и выцветшая квитанция из лавки, ныне погребенной в обломках где-то под эдинбургской Хай-стрит. Палачи посмеются надо мной, если я заявлюсь со всем этим добром к подножию виселицы.

— Думай, Иэн, думай!

Я массировал виски, но в голову мне лезли лишь образы тюремщиков, которые уже натягивали петлю и проверяли, как работает люк в подмостках виселицы. Мне не раз доводилось видеть, как люди умоляли о пощаде, как просили чуть больше времени.

У тебя-то времени было предостаточно , могли бы сказать они мне.

Нужно было что-то посерьезнее — более убедительный документ. Возможно, подробное описание свечей… Или…

— Проклятье! — выругался я. В этом самом положении мы пребывали уже шесть недель. Как я смогу отыскать хоть что-нибудь прямо сейчас? Никак, разве что только ответ лежал бы прямо у меня перед…

И тут я вспомнил голос юного Эдди, шипящий и пугающий, его детские черты, которые в сиянии свечей превратились в лицо вурдалака.

Тонкая, как бумага …

Я взглянул на стену позади Макгреева стола и вспомнил, как часто заставал его, прижимающим к ней стетоскоп, прислушивающимся к призракам. Сам я никогда этого не делал, но…

Тонкая, как бумага… Стена в подземный мир.

Пройди.

Не бойся…

Меня пробрала дрожь.

Я подошел к столу Макгрея, достал старый стетоскоп и приложил его к стене. Мне пришлось задержать дыхание, поскольку мои шумные вздохи заглушали едва различимые звуки.

Чувство было такое же, как когда прикладываешь к уху раковину: потоки воздуха посвистывали в широких запустелых проходах, возникая и пропадая с неравными промежутками времени. Было ясно, что стена очень тонкая: иногда этот свист звучал невероятно четко, словно человеческие напевы. Неудивительно, что Девятипалый проводил здесь столько времени, воображая, что слышит дыхание призраков, запертых в подземелье.

Я постучал по стене костяшками, вслушиваясь, где звук самый гулкий. Сырой гипс крошился, и я стал царапать его собственными ногтями. Затем я оглянулся и задался вопросом, не был ли этот самый кабинет частью сетки извилистых переулков, ныне погребенных под зданием Городских палат.

— Вполне возможно, — пробормотал я, — что его добавили к зданию уже задним числом…

Я уставился на стену в пятнах плесени и заколебался в нерешительности. Мне понадобятся инструменты…

С этой мыслью я сделал шаг назад, уже намереваясь пробежаться по зданию в поисках дубинки, как вдруг обо что-то запнулся — то был уродливый перуанский идол, все еще лежавший на полу после того, как его снес Рид.

— Да простят меня божества инков, — процедил я сквозь зубы, поднимая тяжелую фигуру и прицеливаясь ею в стену.

Гипс обвалился сразу же, обнажив старый остов из деревянных брусьев, заполненный щебенкой. Я рычал и отплевывался, вложив всю свою ярость в удары, направленные в этот чертов кусок ветхой стены. Я все бил и бил, с нарастающей злостью, пока не проделал в стене маленькое отверстие. Я склонился к нему и поднес туда лампу.

Дыра едва ли была величиной с мою голову, и тьма позади нее была непроницаемой, но я тотчас ощутил холодное дуновение на лице, дохнувшее на меня сыростью и декадами разложения.

— Боже, — проворчал я, отшатнувшись от гадкого запаха.

Я продолжил работу, вбивая идола в края отверстия, пока оно не стало достаточно большим для того, чтобы я смог в него пролезть. К тому времени в подвале уже стояла такая пылища, что глаза у меня слезились.

Я взял настольную лампу, пытаясь что-нибудь разглядеть в пыли, но ее жалкий свет был так слаб, что я не различал ничего дальше пары ярдов перед собой. Я сбегал наверх, схватил первый же попавшийся мне ручной фонарь и зажег его по дороге обратно вниз.

Его луч добивал куда дальше, но видел я только противоположную стену из рассыпающегося кирпича. Пространство там было неимоверное. Там можно было бродить неделю, но так ничего не найти.

Ко мне подступила еще одна волна отчаяния. Я попробовал глубоко подышать, но парящая в воздухе пыль только вызвала у меня кашель.

Стоит ли идти туда вслепую? Понадеяться на удачу, или на чудо, или…

Стетоскоп, все еще висевший у меня на шее, наконец соскользнул и упал, и у меня перед глазами встала картинка, ясная, как будто я видел ее еще вчера, со старинной картой на столе у Макгрея.

У него была карта старого тупика!

Лишь бы…

Я осмотрелся: меня окружали бесчисленные стопки документов и записей, которые мы собрали, изучили и даже подшили к делу или выбросили… В последний раз я видел эту карту пять недель назад!

Я прислонился спиной к осыпающейся стене.

— Думай, как Девятипалый, — пробурчал я себе под нос, повторяя его жесты. — Я беру что-то… Кладу это сюда… Ем жирный сандвич с потрохами… Беру еще что-то… В жизни не вытираю рук…

Я подошел к его захламленному столу и стал скидывать с него предметы. Словно раскапывая осадочные породы, я, пожалуй, мог перечислить в обратном порядке даты, расчищая слои бумаг, папок и грязных салфеток.

Я отбросил в сторону последний пожелтевший лист и обнаружил сам стол, усеянный пятнами и крошками, о происхождении и возрасте которых я не осмеливался даже строить догадки.

— Черт ! — Еще один глубокий вдох. — Думай как Девяти… — Но тут я представил его, задравшего ноги в грязных ботинках на стол, ни мало не заботясь о том, что на нем лежало. Позади стола высились горы хлама и книг. Я в отчаянии в них покопался, уже не переживая, что могу что-то сломать или порвать.

Там она и нашлась! Карта семидесятилетней давности, вся смятая и засаленная.

Она выглядела в точности как современная карта Старого города: основные улицы вторили направлениям нынешних дорог, но лабиринты отходивших от них переулков были мне совершенно не знакомы.

И на ней были номера! Номера земельных участков. Рыночный крест, расположенный через дорогу от нашего здания, стоял там со времен Средневековья, так что я выбрал его своим ориентиром. Отыскав его, я взял фонарь и отправился в путь. Я накинул ремни фонаря себе на плечи и пролез сквозь дыру в стене. Рукава мои зацепились за торчавшие из брусьев щепки, и на секунду я решил, что застряну здесь, как беспомощный мотылек в паутине. Я зарычал и дернулся с силой, разорвав сюртук и рухнув вперед на четвереньки. Фонарь больно врезался мне в живот.