Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Короче.

— О, меня уже домработница выпроваживать не будет? Ладно. Я человек простой. Люблю деньги, но ведь все их любят, даже коммунисты. Хе! Одним словом, с тебя двести пятьдесят.

— Двести пятьдесят чего?

— Рублей. В месяц.

— Это большие деньги.

— А ты думал как? На тебе три убийства, да еще с твоим прошлым — меньше двухсот пятидесяти никак нельзя.

— Послушайте, я только собрался вступать в кооператив, квартиру строить… У меня жена…

— Так и что, что жена? У меня тоже жена. У всех жены. Кстати, я тут краем уха слышал, что у вашего режиссера, Винтер его зовут, супруга в уме повредилась после землетрясения. Это правда?

— Правда.

— Ну просто ужас что такое. Хорошо, что я еще до того, как все началось, успел уехать из Ялты… С вас двадцать пять червонцев.

— Что, прямо сейчас?

— Ну а зачем же откладывать на завтра деньги, которые можно получить сегодня? Хе!

— Я Лёке подарок обещал…

— Ну что ж поделаешь, походит без подарка. Она вас и так любит, зачем ей подарки? Вы сами для нее подарок.

— Всегда подозревал, что любители анекдотов — редкостная мразь… Получите.

— Приятно с вами дело иметь, Андрей Павлович. Когда у вас премьера-то? Первая серия "Тундер Тронка"?

— Скоро. Вам какое дело?

— Ну я схожу, посмотрю. Мне ж интересно, хе. Вы там главный злодей или как?

— Нет.

— Ну и хорошо. Не тянете вы на злодея, Андрей Павлович… Ну раз такие дела, пойду я, пожалуй. Да, совсем забыл сказать: вы не вздумайте чего-нибудь такого в мой адрес отчебучить. Я вам не Пелагея Ферапонтовна, ясно? И меры кое-какие принять успел. Я человек мирный, но злить меня не надо. Будем каждый месяц с вами встречаться, почти что по-семейному. Вы артист, я вроде как родственник… несостоявшийся… Ой, а анекдот про артиста знаете? Я вам расскажу, обхохочетесь! "Купите соловья, настоящий артист!" — "Что же он не поет?" — "А он у нас заслуженный". Правда, смешно? Ха-ха-ха!

1935 год. В парке Горького в день визита важного заграничного гостя убита молодая женщина. Наверху считают, что это может быть провокацией, предпринятой для дискредитации Советского Союза в глазах иностранцев. Расследование поручено одному из лучших сыщиков Московского уголовного розыска Ивану Опалину. Дело кажется ему сравнительно простым, и он даже не отказывается ради него от остальных расследований. Но вскоре выясняется, что жертва, личность которой он установил, по документам уже несколько лет мертва…

Новичок выглядел нелепо. Его серая рубаха явно была рассчитана на кого-то ниже ростом и вдобавок наделенного не такими длинными руками, так что манжеты оказались значительно выше запястья, швы врезались в подмышки, а на груди ткань слишком тесно прилегала к телу. Брюки тоже подкачали — их шили на куда более упитанного мужчину, и нынешний их стройный обладатель в них попросту тонул. Потертый коричневый ремень, которым он был перетянут, не слишком спасал положение. Из-под темной фуражки с зелеными кантами лихо торчали непокорные темные волосы, которые, похоже, давно не стригли. На воротнике рубахи красовались зеленые петлицы, и человек, сидящий в кабинете, уставился на них с некоторым изумлением.

— Товарищ Опалин, — с широкой улыбкой выпалил нескладно одетый малый, обращаясь к сидящему за столом, — вот… так сказать… прибыл в ваше распоряжение… Я Юра Казачинский.

И, вспомнив что-то, он залез в один нагрудный карман, потом в другой, после чего стал рыться в кармане брюк. Не переставая улыбаться, Юра достал какую-то сложенную бумагу, напечатанную на машинке и снабженную несколькими подписями, развернул ее и положил на стол перед собеседником.

— Рад знакомству, Иван Георгиевич, — прибавил Казачинский все с той же открытой подкупающей улыбкой.

Следует, впрочем, отметить одну странную и даже настораживающую деталь — чем шире он улыбался, тем мрачнее становился немолодой человек, сидящий за столом. Услышав отчество, он едва заметно поморщился. Глуховатым баском поправил:

— Григорьевич, — и стал растирать висок, словно тот почему-то вдруг заныл. — Вы, простите, к нам в угрозыск по комсомольской линии попали?

— Н-нет, — после легкой заминки ответил Юра, перестав улыбаться. — Я… э…

Дверь без стука распахнулась, и в кабинет вошел молодой брюнет в штатском, коротко стриженный и со шрамом на виске. Из угла его рта свисала папироса. Походка стремительная, шаги твердые, взгляд в какие-то ничтожные доли секунды взвесил, оценил, рассмотрел незнакомца — и, похоже, вынес ему окончательный вердикт, не подлежащий обжалованию.

— Товарищ Опалин, — сказал немолодой подчеркнуто официальным голосом, поднимаясь с места и обмениваясь с вновь прибывшим крепким рукопожатием, — вот, полюбуйтесь. Подкрепление нам прислали — опять. Печется о нас начальство…

В последнюю фразу, вроде бы невинную по форме, он ухитрился вложить столько ядовитого сарказма, что Казачинский даже растерялся. Немолодой передал Опалину бумагу, которую тот тщательно прочитал, изредка бросая не слишком приветливые взгляды на нелепую фигуру нового сотрудника.

"Да он ненамного старше меня… — сообразил Юра, таращась на своего будущего непосредственного начальника. — Конечно, лет двадцать пять ему… ну, или двадцать семь… А старик тогда кто?"

Хотя стояло лето и в кабинете было жарко, "старик" — которому на вид казалось чуть больше сорока — был застегнут на все пуговицы. Его серая фуражка с красным кантом лежала на столе, и, покосившись на нее, Казачинский машинально отметил, что она не слишком похожа на ту, которую ему не далее как вчера выдали на складе.

— Где Яша? — спросил Опалин, обращаясь исключительно к старику и напрочь игнорируя нового сотрудника.

— Дома.

— Дома? — Опалин неодобрительно вздернул ломаные брови, его шрам шевельнулся.

— Мать его звонила, сказала, он отлеживается после вчерашнего. Сегодня не придет.

— Прекрасно, просто замечательно, — свирепо одобрил Опалин, — конечно, угрозыск — это такое место, куда каждый приходит, когда хочет. Подумаешь, работа! Подумаешь, дело надо делать! — Он бросил бумагу на второй стол, стоящий в кабинете, круто повернулся к Казачинскому, вытащил изо рта папиросу и повысил голос. — А всего-то увидел труп человека, которому перерезали горло. Надеюсь, вы не собираетесь падать в обморок, если нам попадется зарезанный?

— Ну, я… — пробормотал Юра, лихорадочно ломая голову, как себя вести и что вообще сказать, чтобы не восстановить против себя вспыльчивого и непредсказуемого собеседника.