Жозе Душ Сантуш - Последняя тайна

— А развод? — встрепенулась Валентина. — В Писаниях он разрешен, но Иисус с этим не согласен. Или вы и это будете отрицать?

— Нет, не буду, — парировал Томаш, подыскивая что-то в Библии. — Он действительно запрещал разводы, но делал это строго в рамках Священного Писания. Достаточно посмотреть картину, описанную Марком в 10:2–9: «Подошли фарисеи и спросили, искушая Его: позволительно ли разводиться мужу с женою? Он сказал им в ответ: что заповедал вам Моисей? Они сказали: Моисей позволил писать разводное письмо и разводиться. Иисус сказал им в ответ: по жестокосердию вашему он написал вам сию заповедь. В начале же создания, Бог мужчину и женщину сотворил их. Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью; так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает», то есть Иисус говорит, что Моисей позволил разводиться только «по жестокосердию вашему», а не потому, что развод является чем-то священным. Посчитав, что постановкой данного вопроса подвергается сомнению воля Господня, Иисус подчеркивает, что священным является союз, Богом благословенный, а вовсе не право на развод. Перед нами очередное, типично иудейское толкование. Рукописи Мертвого моря свидетельствуют, что у еще одной еврейской группировки — ессеев были похожие взгляды на проблему брака и развода. Были евреи, относившиеся либерально к данной тематике, а другие, наоборот, выражали консервативное мнение. В этом случае Иисус примкнул к консерваторам.

Валентина снова заерзала на своем месте, скрестив ноги теперь уже в другую сторону.

— Va bene, va bene, — согласилась она буквально сквозь зубы — столько нежелания признавать правоту Томаша ощущалось в ее голосе. — Иисус в своих привычках был иудеем. Пусть так, но смысл его послания нам не сводится к еде и работе по субботам, не так ли?

— Кто бы спорил! Хотя эти темы и доминировали в его дискуссиях с фарисеями на протяжении всех Евангелий, он затрагивал, безусловно, и другие вопросы. Некоторые из них, более значительные, касались этических и богословских проблем.

— Вот! Вот о чем я и твердила все это время! — не могла сдержать своей радости Валентина. — Иисус затронул глубинные проблемы! И именно в их решении он разошелся с иудеями и превратился в основателя христианства!

Томаш глубоко вздохнул и посмотрел на Гроссмана, продолжавшего невозмутимо следить за дебатами гостей. Затем он взглянул на собеседницу, прикидывая, как лучше сказать то, что у него давно уже вертелось на языке. Надо бы, конечно, подключить все свое воображение и придумать какой-либо изящно-дипломатический подход, но сил в эту позднюю пору уже не было никаких. Лучше, пожалуй, ускорить процесс, да и дело с концом. Грубиян, так грубиян.

— Вы еще не поняли, дорогая подруга, каково самое последнее следствие того, что Иисус был иудеем?

— Иудеем, основавшим христианское учение!

— Нет-нет! — возразил ученый чуть нетерпеливо. — Христос не был христианином.

Ночь опустилась на Иерусалим. Пользуясь наступившей темнотой, Сикариус приблизился, соблюдая присущую ему осторожность, к окну и заглянул внутрь. Увидел трех человек, беседующих на диване, и стал приглядываться к их лицам. Одно из них было женским, а вот второе оказалось очень похожим на то, что он видел на фотографии, присланной шефом по электронной почте.

— Томаш Норонья, — прошептал он.

Вот она — цель.

Убедившись, что историк никак не может помешать его дальнейшим действиям, Сикариус скрылся в темноте. Сначала он пересек улицу, прошел мимо узкой лесенки, что вела в уже закрытую библиотеку, и попал в жилую зону «American Colony».

— Пятнадцать, — шепнул он сам себе. — Номер пятнадцатый.

В потемках стал искать дверь в комнату Томаша. Узнать, в каком номере тот жил, было несложно: вечерком он тихо присел в незаметном уголке так, чтобы видеть стойку администратора, и вскоре зафиксировал, ключ с каким номером был выдан его «клиенту». С номером пятнадцать.

Передвигаясь во мраке, Сикариус тем не менее разглядел дверь с тринадцатым, затем с четырнадцатым номерами. И вот он — пятнадцатый. На всякой случай посмотрел во все стороны — нет ли слежки. Быстро вытащил из кармана дубликат ключа от номера, украденного в комнате горничных, куда он пошел прямо из холла, и вставил его в замок. Тихий щелчок, и дверь открылась.

Не теряя времени, Сикариус вошел, закрыл дверь и включил фонарик. Луч света пробежал по комнате, заглядывая во все углы. В этом отеле он был впервые и удивился, какие же просторные номера в «American Colony».

Он прошелся по комнате, заглянул в туалет, шкаф, на террасу и даже в маленький холодильник. Ему надо было выбрать, где укрыться. «Что лучше?» — заметался луч фонарика, как будто он решал, а не его хозяин.

— Проклятие! Чуть не забыл! — пробурчал он себе под нос.

Подошел к кровати — широкой, с одеялом, сложенным у ног, с пышными подушками, придававшими ей помпезный вид. Из кармана брюк он вытащил сложенный пополам лист бумаги, раскрыл его и проверил запись, посветив на нее фонариком: «Тот ли листок взял?»

Нет, не ошибся.

Он сделал пару шагов к прикроватной тумбочке и подсунул листок под стоявший на ней ночник. Отступил назад и оценил сделанное — хорошо, однако. Лучше заранее все спокойно подготовить, чем потом шарахаться. Кто знает, как все сложится? А так послание уже на месте.

Опять посветил себе на руку, в которой была еще одна бумага — с инструкциями, присланными шефом по почте. Не хотелось допускать ошибок. Следовало все тщательно сверить.

Вернулся в центр комнаты и снова стал играть со светом, пытаясь понять, где, черт возьми, лучше всего спрятаться? Там? Здесь? Или?

— Я понял!

Он придумал, где самое удобное местечко! Спасибо тебе, Господи, вразумил! Какой сюрприз ждет господина Норонью, когда он войдет в свой номер! Ах, скорей бы уже этот момент настал! Вне всякого сомнения, это укрытие — самое… самое…

Совершенное.

Валентина гневно тыкала пальчиком в сторону Томаша и вся дрожала от негодования, как жертва на судебном процессе при виде своего мучителя.

— Знаете, — взревела она, — знаете, кто вы такой?! Вы — антихрист!

Историк рассмеялся.

— Кто? Я?

— Да! Антихрист! — Она возвела очи долу, словно требуя срочной связи со Всевышним. — Dio mio, зачем ты послал мне это несносное создание? За что мне такое жестокое испытание? Этот человек… этот еретик… этот дьявол взялся за разрушение всего того, чему меня научили! А теперь вдруг выясняется, что и Христос не был христианином! — Продолжая смотреть вверх, она указала театральным жестом на своего собеседника. — Отче, убери от меня чашу сию!