Наташа Полли - Утесы Бедлама [litres]

Вскоре мы вышли на стеклянную дорогу. Она не выглядела заброшенной. Ничто не росло сквозь кладку, и повсюду лежали изрезанные камни, похожие на те, которые мы с Клемом видели на секе – древних дорогах, на которых инки оставляли валуны в странных местах.

– Семь миль, – сказал Рафаэль, заметив мой интерес. – Торговцы солью ходили по этой пороге. Она почти доходит до Бедлама. Я пытался увести тебя от нее. За ней следят более внимательно.

– Торговцы солью? – переспросил я. Холод усилился, хотя, возможно, всему виной было то, что мы ушли от теплой реки. Перемены в погоде поражали. Мы прошли всего три мили, хотя путь лежал в гору. Я съежился в своем сюртуке. У меня едва хватало сил поддерживать разговор.

– Они приводят детей и забирают соль в монастырь. Бедлам – соляная колония. Вот почему он находится именно здесь. В этих краях соль ценится больше серебра.

– Звучит… обычно.

– А разве не должно?

Возражать было бесполезно.

– Ты не против, если мы остановимся? – спросил я.

– Где-то здесь должен быть дом. По крайней мере он был. Там жили лесники или… – Рафаэль замолчал. Он словно узнал что-то и сошел с дороги.

Я медленно последовал за ним. Деревья росли в два плотных ряда по обеим сторонам дороги – возможно, для того чтобы не люди не сбились с пути. Но даже за ними идти было непросто. В мелких расщелинах бурлила вода, и нам приходилось искать ветки или камни, чтобы перейти их. На пути у нас возникла длинная стена, местами обвалившаяся и увитая плющом. Но я увидел дом раньше Рафаэля. Он, круглый и построенный на скорую руку, напоминал небольшую башню. Дом обрушился, но лишь с одной стороны, а перед ним было расчищенное пространство, похожее на сад. Рядом со стеклянным надгробным камнем, на полянке из мелких горных цветов, стояла маркайюк, но когда мы подошли ближе, она не пошевелилась. Рафаэль кивнул, и мы прошли мимо нее. Дверь в дом была открыта.

Рядом с камином, старым и кишащим пауками, были сложены дрова из хлопкового дерева, и как только я почистил его, пламя хорошо разгорелось. Дом стоял не на поляне, а скорее на участке, на котором деревья были тоньше, а пыльца – тусклее. Ее было достаточно, чтобы видеть все вокруг без костра. Комната была округлой формы, кроме единственного прямоугольного участка, который занимал камин. Зола поднялась в воздух, когда я подбросил больше веток. У окна стояла другая маркайюк. Она не двигалась. Рафаэль смахнул с нее пыль и натер воском одежду, как только мы вошли в комнату. Воздух наполнился теплым запахом воска.

– Рафаэль? – крикнул я. Он исчез, пока я разводил огонь.

– Я здесь, – отозвался он. Его голос доносился из комнаты, в которую вела маленькая лестница в дальнем углу.

Я накинул на плечи одеяло – холод пронизывал до костей, хотя я не отходил от камина, – и поднялся к нему. Он стоял на пороге комнаты, и я вздрогнул, увидев за ним еще одну маркайюк.

– Ты уверен, что мы можем ночевать здесь?

– Они почти мертвы. Они стары. Думаю, тот, кто похоронен здесь, присматривал за ними, и они потеряли интерес, когда он ушел. – Рафаэль кивнул в сторону сада и могилы, на которую выходило окно на лестнице. – Наша тоже здесь, видел?

Он показал за мое плечо, и я увидел маркайюк, спокойно стоявшую у дерева недалеко от дома. Я бы не заметил ее сам – маркайюк были того же белого цвета, что и местные деревья. Статуя резко взмахнула рукой, прогоняя птицу, которая попыталась сесть на нее плечо. В воздух поднялась пыльца.

– Она ждет, пока мы выйдем, – пояснил Рафаэль.

– Ты можешь поговорить с ней?

– Она не ответит. С ней что-то не так. Я никогда не мог вытянуть из нее ни слова. Томас любит поболтать, но… Я не знаю.

Рафаэль замолчал. Я задумался, пытаясь понять, как может болтать маркайюк. Он показал на узелки на своей веревке.

– Она была в шахтах, – продолжил он. – Я не знаю, что ртуть делает с маркайюк, но обычные люди становятся раздражительными.

– Почему она на войдет в дом?

– Она не видит нас здесь. У них черные глаза, потому что… Нет, это не катаракта. Но их глаза предназначены для чего-то более яркого.

Рафаэль выглядел так, словно пожалел о последних словах, но я не обратил на это внимания.

– Она не увидит нас даже с растопленным камином?

– Только если ты пройдешь перед ним. Нас легче найти в пыльце. Она никуда не спешит и знает, что в итоге мы выйдем. Сомневаюсь, что она попробует войти. Здесь так холодно? – добавил Рафаэль, заметив, что я кутаюсь в одеяло. Вдали от камина было холоднее.

– Очень, – признался я. – Знаешь, ты должен был сказать раньше, что не можешь обжечься и что холод тебе не навредит. Я бы меньше ворчал. Ты лишь сказал, что не чувствуешь жар и холод.

Рафаэль мог перебить меня, но он дослушал до конца и лишь затем едва заметно тряхнул головой.

– Приятно, когда о тебе переживают. Только посмотри на это.

За ним находилась ткацкая мастерская. В ткацких станках были вставлены веревки из шерсти альпаки разной толщины и оттенков. Рафаэль завел лампу, и я увидел целые ряды узлов. Иногда в узлы вплетались лоскутки ткани и старых лохмотьев – все, что легко сминалось. Там, где узлы развязывались и заплетались заново, ткань и веревки выглядели более мятыми.

– Боже. Что здесь написано?

– Они так говорят друг с другом, – пояснил Рафаэль. – Я не знал, что они общались. Не знал, что они хотели.

Веревки на ближайшем станке напоминали целое полотно, целый роман.

– Что здесь сказано?

Рафаэль дотронулся до первой веревки. Он больше не мог читать узелки по их внешнему виду.

– Жила-была девочка из соляной колонии, которая… Сказка, – заключил он и взял в руки другую веревку. – Что такое… июль? Это один из новых месяцев, в середине года. Каких новых месяцев? Их привезли иностранцы. – Он посмотрел на меня. – Они много говорят о времени. – Рафаэль не отрывал руки от веревки, пока говорил. Он замолчал и нахмурился. – Что такое год? Я не знаю. Килка – должно быть, тот, кто похоронен во дворе, – Килка говорит, сейчас год солнца. Наверное, они измеряют время по-другому. Люди в соляной колонии называют цифры, считают вперед, но я не… – Рафаэлю пришлось встать на носки, чтобы дотянуться до новой веревки. Все маркайюк были выше него на фут. – Я не знаю, от чего они отмеряют время. Возможно, от рождения Сапа Инка [15] Так называли императоров инков. По легенде, первым Сапа Инка был Манко Капак, сын бога солнца. . Нет, слишком давно. Когда ты проснулась? Сегодня. Из какого ты времени? Тогда… были открыты ртутные шахты. Это она, – добавил Рафаэль через плечо. – Та, которая преследует нас. Анка.

– Что?

– Она говорит об Уанкавелике. Она работала там доктором. Она не знала, когда была здесь в последний раз.