Вячеслав Демченко - Четвертый бастион [litres]

Панибратство им вполне дозволяло и долгое знакомство, и равенство в звании.

– И, может, даже с собутыльниками, – многозначительно понизил голос Илья. – Так что будь готов к банкету.

– Ну, есть у меня с полдюжины бочонков про запас… – насторожился шеф саперов штабс-капитан Мукомолов. – А что у тебя в репертуаре?

– Боюсь, что пьеса будет писаться на коленке, – озабоченно потер штабс-капитан Пустынников шрам на лбу – примета, знакомая его приятелю и предвещавшая то, что, как истинный минер, он называл «камуфлетом» – малоприятной неожиданностью. – Так что будь добр, – добавил Илья деловито. – Давно в твоем хозяйстве не был. Введи в курс перемены декораций.

– Изволь… тем более сейчас там будет куда как покойнее, – добавил Мукомолов озабоченно, глядя на небо, заволоченное не то опавшими серыми тучами, не то ушедшими ввысь дымами.

Небо наполнялось разноголосым воем, словно кто с пьяных глаз стал бить клавиши и дергать рычажки регистра на органе.

Хоть и не объявлялось никакого перемирия по поводу встречи Пустынникова и мосье Шарле на ничейной земле. И более того, оба добирались к месту ретраншементами, не привлекая внимания ни своих, ни чужих. Обстрел бастиона, не знавший регулярных часов, по сути дела беспрестанный, возобновился, только когда Илья Ильич показался на бруствере, дома.

С нашей же стороны, в целях обычной экономии, пока отмалчивались.

Штабс-капитаны, с заминкой на препирательство: «Прошу-с. Хозяин вперед. Ноги-то вытирайте, вытирайте-с. Мы отсюда землю выносим, а не заносим» – офицеры исчезли в низкой дыре под апрошами, обрамленной брусьями рудничной крепи. Словно в норе гигантского земляного червя, то и дело отрыгивающего человечков в темных от пота и сырости рубахах, с мешками или корзинами на спинах, груженными не столько землей, сколько каменным ломом.

Лица их казались исступленными от усталости, жилы на висках вспучены и по ржавым от грязи скулам светлели бороздки невольных слез. Но с самоубийственной жертвенностью люди вновь и вновь возвращались в пасть ненасытного гада войны.

Началась подземно-минная война еще в октябре 1854 года, когда французы, избрав Четвертый бастион местом своего главного удара, стали готовить его подрыв. Для этого они повели подкоп под укрепление, чтобы заложить туда мину. Русские саперы, разгадав замысел противника, разработали под руководством Э. И. Тотлебена план контрминных операций. Защитники бастиона стали пробивать встречные подземные галереи со сложной системой минных рукавов.

Труд был воистину титанический. По 75 саперов и 200 солдат день и ночь долбили каменистый грунт. Из-за недостатка воздуха не горели свечи, и работать приходилось едва не ощупью. Землю на поверхность выносили мешками, нередко под обстрелом врага. Русские саперы продвигались навстречу французам на двух уровнях – в 6 и 12 метрах от поверхности, а французы «подкапывались» под бастион только на уровне 5 метров.

«Тотлебен провел большую часть дня в минах и удостоверился, что неприятель ведет еще один рукав, почти по капители бастиона, работа же в первом рукаве слышнее, чем вчера; у нас все приготовляется для встречи неприятеля. Если же он взрывом своего горна предупредит нас, то на IV бастионе уже назначены охотники Тобольского полка для занятия воронки».

Так писал великий князь Михаил царю в день удачного подрыва одной из русских мин: «Вечер, половина 11-го. Сейчас приехал ординарец Тотлебена лейтенант Скарятин с донесением, что тому около часа камуфлет удачно взорван. Заряд был в 12 пудов, его воспламенили посредством гальванизма; мгновенно на поверхности земли образовалась выпуклость более аршина; не ранее как часа через три можно будет войти в галерею ради сильного дыма, но должно полагать, что неприятельская галерея разрушена».

Подземными работами на IV бастионе руководил штабс-капитан Александр Васильевич Мукомолов, прирожденный сапер. Он даже штаб себе оборудовал прямо под землей, в одной из галерей. За любовь к «подземной жизни» его даже прозвали «обер-кротом». Работы с исступленной преданностью делу продолжались и зимой, несмотря на морозы, снег и дожди, наполнявшие тоннели сыростью, новые морозы и новые оттепели. Рабочие куска не доедали, не досыпали ночей, спеша на землекопные работы, откуда зачастую возвращались искалеченными, а иногда и не возвращались вовсе. Жены носили им на бастионы обед, и случалось, что их разрывало в куски вместе с мужьями.

Ракета не испугала семейства севастопольского портового рабочего Левы Рогова, который только обернулся на ее зловещий вой, перерастающий в пронзительный свист.

– Свистит – значит, мимо… – поморщился Афанасий и снова запустил оловянную ложку в казанок, парующий скорняжным духом старого вываренного сала, мерзким, но таким дразнящим пустой желудок.

Иное дело – жена его, Ульяна, хоть и не впервой на бастионе, но подмяла под себя, запахнула зачем-то полой мужниного зипуна вихрастого мальчишку, отворотясь от настырного визга…

Лева покровительственно усмехнулся и, потянув губами горячий, нарочно не снятый, навар, подмигнул мальцу поверх ложки.

Тот сердито засопел, вырываясь из-под мамкиной юбки. Все-таки 12 лет мужику…

В следующее мгновенье ракета с рикошетным звоном отскочила от черного бока мортиры саженях в трех от воронки, где обедала семья Роговых…

Последнее, что увидел Лева, это как закувыркался казанок, зашипел-взвился пар на белесых головнях костерка…

– Ваше благородие, Лев Николаевич, позвольте ответить… – без особой надежды в голосе спросил угрюмый артиллерист офицера. – И так уж один выстрел на их полста.

Молодой поручик, подобрав со лба волнистые волосы, встретился взглядом с другим своим подчиненным, поднявшим голову снизу, из дымящейся воронки.

Тот хотел было утереться, но вовремя спохватился – руки, которыми он добрал в корзину то, что осталось от Роговых, были в крови и грязи. Утерся тыльной стороной ладони. Во взгляде его был тот же вопрос.

– Два. Нет, три выстрела, – сглотнув, сухо распорядился поручик Толстой, заступивший сегодня в дежурство по мортирному дивизиону…

Невредимым остался только мальчишка, прикрытый полой материнского зипуна. Родителей его уже снесли на погост, туда же, в ноги, поставили и корзину, прикрытую кровавым тряпьем. Мальчишка наблюдал все это без всяких видимых переживаний, будто маленький деревянный истукан. Но когда его окликнули: «Сашка?» – обернулся.

Взгляд мальчика был бессмысленно-сосредоточенным, как спросонья. Луковичной формы личико, словно веснушки, забрызгал алый крап крови.

– Пропал малец… – покачал головой штабс-капитан Мукомолов. – Свихнется.