Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

Нет, девочку не били и даже не держали взаперти. Только бежать десятилетнему ребёнку было некуда.

Господин, улыбаясь, рассматривал Таню. Затем велел снять шляпку и погладил её по кудрявой голове.

– Надеюсь, – произнёс он наконец, – что маленькая леди приедет ко мне в гости.

– Непременно приедет, – отвечала Жюли Кокто, – как только мы обсудим наше дело полюбовно.

Господин кивнул и предложил мадам сесть рядом на скамейку для беседы…

– А девочка пока может полюбоваться птичками.

За аккуратно подстриженным боскетом, отделяющим скамейку от открытой площадки, в небольшом отдалении стояли несколько просторных клеток. В клетках сидели на насестах или перелетали с места на место яркие диковинные птицы. Таня подошла к ним… Птицы шумели, расправляли и складывали крылья, смешно переговаривались на птичьем языке. Засмотревшись на них, Таня не сразу приметила сидящую в одном из нижних вольеров белую сову. Сова же, не поворачивая голову, глядела на девочку большими, жёлто-медовыми глазами. Случайно встретившись с ней взглядом Таня, как заворожённая, присела рядом с клеткой. Сова неспешно покрутила головой.

От хозяйственного павильона, стоявшего недалеко от птичника, отошёл невысокий мужчина в серой неприметной одежде. Он подошёл к девочке и присел на корточки рядом с нею.

– Мудрая сова хочет сказать нам, что её заманили в ловушку обманом и хитростью. Ей очень одиноко.

Говорил он тихо и с какой-то особенною грустью в голосе, так что Таня вовсе не испугалась его.

– Разве вы можете знать, что думает сова?

Мужчина посмотрел на девочку задумчиво, чуть сузив серые прозрачные глаза под густыми бровями.

– Я могу многое. Я знаю даже то, что думаешь ты.

Таня печально улыбнулась и недоверчиво повела головой… Мужчина наклонился к её уху и сказал полушёпотом:

– Тебе кажется, что ты на всём свете одна. У тебя совсем не осталось родных. У тебя нет ни одного друга. Никто не придёт к тебе на помощь, и всем безразлична твоя беда.

Девочка вздрогнула.

– А ещё, – продолжал мужчина ещё тише, – больше всего ты желаешь сбежать. Только боишься, а потому не можешь.

Таня с изумлением взглянула прямо в глаза удивительному незнакомцу.

– Но отчего же вы всё это знаете?

– Отчего?

Он улыбнулся странной, какой-то блуждающей, невыразимо притягательной улыбкой.

– Оттого, что я – Волшебник.

Похороны юной великой княжны Александры Михайловны прошли очень скромно в присутствии митрополита петербургского и членов императорской фамилии. Остаток дня после печальной церемонии императрица Александра Федоровна провела в Михайловском дворце, в покоях великой княгини Елены Павловны, чтобы заботой утешить несчастную в материнской скорби. Михаил Павлович на похоронах не присутствовал, поскольку, будучи в болезни, он не поднимался с постели.

Спустя ещё неделю жар у великого князя полностью прошёл. Больной смог вставать, однако был слаб, апатичен, почти не ел и не покидал своих покоев. По прошествии ещё некоторого времени организм его как будто бы восстановился. Но душевное состояние не улучшалось, и Михаил Павлович по-прежнему отказывался выходить. Вход визитеров к нему был заказан, и свободный доступ в покои великого князя имели только доктор Иван Францевич и адъютант князь Волконский, которому была поручена вся деловая переписка генерала. Лично великий князь отвечал только на письма из Дворца.

Во время очередного посещения Иван Францевич не столько врачевал, сколько пытался развлечь пациента. Рассказав последние новости и даже некоторые сплетни света, он, как обычно, не обнаружил отклика. Михаил Павлович сидел в своём любимом кабинете за рабочим столом, вытянув перед собою руки, и только иногда кивал рассеянно. Стол был пуст – ни газет, ни документов, ни обычных стопок корреспонденции. Сидевший напротив доктор встал со стула и задумчиво прошёлся по комнате.

– Ваше высочество, – наконец заговорил Иван Францевич, – тяжёлое состояние ваше я понимаю. Когда тяжесть душевной муки давит на плечи не хуже могильного камня, нет сил открыться людям. Сочувствие и сострадание других лишь раздражают, тревожа рану. Боль же душевная и глубже, и тяжелей телесной.

Михаил Павлович отвернув голову, слушал.

– Однако на всё есть свой срок – на скорбь, страдания, болезни. Это не длится бесконечно. Так же как не бесконечна сама жизнь. Жизнь, данная нам Богом, имеет назначение своё. Жизнь же вашего высочества принадлежит не только вам, ибо вы – человек государственный. Дела ожидают участия вашего. Участия вашего ожидает и семья. Никто вас не заменит.

Михаил Павлович пожал плечами.

– Пользы от меня сейчас немного, это так. Служба не идёт на ум вовсе. Моё появление среди подчинённых вызовет в них жалость ко мне. Такой командующий в деле непригоден совершенно. В семье же своей я кругом виноват. Она молчит, да ведь укор виден в глазах её. Впрочем, Она, бесспорно, права.

– Возьму на себя дерзость возразить. Приезд вашего высочества на службу вызовет не жалость, но восхищение и уважение к вашему мужеству и преданности делу. Жалость же вызывают известия о том, что вы пребываете в болезни.

Великий князь усмехнулся горькой усмешкой и в знак согласия кивнул.

– Что до великой княгини, – продолжал доктор, – то я регулярно посещаю Елену Павловну и вижу её состояние. Сила скорби в ней соизмерима с тревогой о вас.

Михаил Павлович на это не ответил.

Доктор придвинул стул и сел напротив него к столу.

– Пора, пора ваше высочество бывать на людях. Вижу, вы поморщились. Но затворничество усугубляет угнетённость душевную. Вам же необходима почва для перемены мыслей.

Он сделал небольшую паузу и осторожно продолжил.

– Я посоветую вам посетить, к примеру, оперный театр.

Великий князь в возмущении вскинул брови. Иван Францевич умиротворяюще приподнял руку.

– Я же не пошлый водевиль вам смотреть предлагаю. Конечно, сие в вашем положении выглядело бы кощунством. Но посетить трагедию с возвышенным сюжетом и прекрасной музыкой вовсе не возбраняется. Это лекарство для страдающей души.

Михаил Павлович молчал, глядя куда-то мимо доктора с безнадёжной тоской на лице. Последний же сдаваться не собирался.

– Во избежание ненужных встреч и тягостного светского общения займёте отдельную ложу и прибудете прямо к началу спектакля. Потревожить вас никто не сможет. Уедете немного загодя. Ежели, конечно, не появится желание немного задержаться… Нынешних солистов оперы вся пресса расхваливает.

Великий князь чуть покачал головой с сомнением.

– Ох, не люблю я этих итальянских крикунов.

Доктор среагировал, ответив с жаром: