Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

– Скажите, любезный, тот человек, что с вами сейчас поздоровался, кто он?

– Дак это садовый сторож, Силантьев, – отвечал служака удивлённо. – А на что это вам, ваше благородие?

– Да вот беда, – быстро нашёлся Шарлемань, – тросточку я в саду потерял, но не такую, как эта, – он приподнял трость с небрежностью, – а подороже… Оставил около скамейки, да и пошёл. Дома только и вспомнил. Вдруг, думаю, увидел сторож?

– Да ну, – протянул городовой с сомнением, – ежели стоящая вещь, её бы тут же и украли. Я-то спрошу у сторожа, он тут в саду давненько служит, даже раньше, чем я заступил на участок. Только вы, ваше благородие, не надейтесь особо.

Шарлемань изобразил опечаленность.

– А всё-таки я сам у сторожа потом поспрашиваю. Уж больно жалко трость, ведь подарок от брата. С рукоятью из слоновой кости, денег стоила немалых… Скажите, как сторожа звать?

– Так Тимофеем, Тимофеем Панкратовичем. Только зря вы, ваше благородие, надеетесь. Народ здесь ходит разный, по виду чистый, а тоже пошаливает…

Шарлемань поблагодарил служаку, да и пошёл восвояси. Ни одного Тимофея Силантьева он так и не припомнил… По дороге домой архитектор купил у разносчика газету, свернул в тугую трубочку, да так и принёс домой, не раскрывая…

Но и дома пришлось отложить газетку в сторону, на потом, поскольку в столовой Иосифа Ивановича нетерпеливо дожидался младший брат.

Заботливый секретарь Иосифа, Петруша, уже поставил перед гостем и кофейник и бутылочку коньяка, чтобы немного скрасить тому ожидание. И судя по всему, к бутылочке гость прикладывался, да не раз.

Выглядел Людвиг Иванович совсем не то чтобы взволнованным. На нём сегодня, как говорится «не было лица». Что плохо сочеталось с его жизнерадостной, а иногда и легкомысленной натурой.

– Людвиг! Как же я рад! Ведь я тебя не ждал…

– К кому же мне идти, как не к тебе, Иосиф. Кто для меня роднее, чем любимый брат. Уж прости.

– Ты меня пугаешь, Людвиг, – не на шутку встревожился старший Шарлемань. – Да что приключилось? Не тяни, ради бога. Рассказывай.

Людвиг Иванович махнул безнадёжно рукой и показал на коньяк.

– Выпей со мной. Прошу тебя.

Братья выпили, и младший, нервничая и постоянно сбиваясь, стал рассказывать.

– Ты знаешь, что сооружение моё на набережной Пряжки почти совсем завершено.

– Да, ты говорил мне. Я рад за тебя.

Людвиг болезненно скривился.

– А погодил бы радоваться! – и продолжил совсем упавшим голосом. – Меня сегодня вызывали.

– Да куда вызывали и зачем? – спросил ничего не понимающий старший Шарлемань.

И Людвиг Иванович рассказал ему, как нынче имел разговор с самим начальником Третьего отделения, куда явился по его личному требованию.

– Мне приказали внести срочные изменения во внутреннюю планировку здания. Да слушай, не перебивай. Велели перекрыть плотной стеной большую часть крыла дома. Да так, чтоб между ней и оставшейся частью был создан воздушный коридор. С целью звуконепроницаемости. Из выделенной части здания на улицу должен быть сделан отдельный выход. Да с огороженной частью двора для прогулок. Внутри самой отделённой части дома нужно спланировать следующие помещения.

И он положил перед братом листы бумаги с намеченным планом.

Всё помещение особой части разделялось на двое продольной стеной. Вдоль стены шли анфилады из как будто обычных и почти идентичных жилых помещений – спальни, кабинета и столовой – с той и другой стороны. Комнаты по обе стороны стены связывались дверями, но засовы и дверные ручки были строго по левой стороне. В помещениях левой части отделка предполагалась самая обычная. Но там, куда открывались двери…

Шарлемань старший посмотрел с тревогой на брата.

– Но тебе хоть как-то объяснили, зачем всё это надо?

Людвиг снял сюртук и расстегнул ворот рубашки. Ему было жарко, лицо младшего покраснело, лоб блестел от пота.

– А что тут объяснять, Иосиф? Или я, по-твоему, совсем дурак? Плотные ковры вдоль стен, прикреплённая к полу мебель, закрытое решёткой верхнее окошко в каждой комнате. Вместо объяснений – строгий приказ о неразглашении тайны. Справа – узник, слева – надзиратель.

Он налил себе ещё немного коньяка.

– Ну да, – согласился Шарлемань-старший, – явно очень необычный узник, да и надзиратель странный.

– А я не собирался возводить застенки для железной маски! – воскликнул Людвиг с отчаянием. – Иосиф! Я строил Смирительный дом. Я строил место перевоспитания для всякой мелюзги. Для мелкого жулья, малолетних карманников, на худой конец – для карточных шулеров. Чёрт возьми! Но это? На что мне этакое! Представь, что ожидает человека, который не высок чинами, не родовит, но слишком много знает? Такого, как я!

– Людвиг, ну зачем же сразу так паниковать?

– А что прикажешь делать? Мне выделены дополнительные средства и срока положено не больше полторы недели… – Людвиг Иванович мрачно усмехнулся. – Видишь, брат, как всё выходит… Как грудь подставлять под награды – так Бенуа или Стасов. А ежели под удар – так Шарлемань. Куда без Шарлеманей!

– Ну да, – грустно кивнул Иосиф Иванович. – Видать, без Шарлеманей никуда.

Младший посмотрел на старшего покрасневшими глазами:

– Так что ты скажешь? Что мне делать, брат?

Тот обнял Людвига за плечи, стараясь говорить как можно более спокойным тоном.

– Тут делать нечего, как только в точности исполнить указание. И ни в коем случае не паниковать. Нужно всегда держать себя с достоинством.

– Да? – воскликнул Людвиг чуть не с истерикой. – А ежели мне и решётки на окна велят самому отливать? – и засмеялся зло.

А Иосиф Иванович неожиданно вздрогнул и вспомнил сегодняшний день. Он повторил про себя: «Отливать решётки. Решётки. Отливать. О-па… Так вот оно…»

Кое-как успокоив и проводив наконец младшего брата, Шарлемань попробовал привести в порядок нервы и развернул купленную газету. Просмотрев новости и объявления, он дошёл до страницы с криминальной хроникой.

«Страшная новость о жестоких убийствах детей за оградой Летнего сада потрясла весь город, – сообщалось в одной из статей. – Полиция не отвечает на вопросы о ходе расследования и тщательно скрывает имена подозреваемых. Возможно, за молчанием полиции скрывается обычное бездействие. Злодей всё ещё на свободе и замышляет новый дьявольский ход…»

Иосиф Иванович захлопнул газету и зашвырнул в сердцах. «Увы, – думал он, – просто так ничего не бывает. Никогда и ничего не случается за просто так…»

Не смейте называть меня убийцей. Я не убийца. Разве я хотел убивать? Разве я зла кому-нибудь хотел? Я никому не хотел зла. Ведь я и не развратник. Обуздывая плоть, я не пытался причинить дурного. Но для чего рождается цветок, как не для любования и наслаждения? И что порочного в страстном желании обладать им? А обладая, не срывать, не мять, а холить и лелеять? И иногда, лишь мучаясь невыносимо острой жаждой, касаться нежных лепестков губами, зажмуриваясь и вдыхая аромат их? Довольствуясь нищенскими крохами вместо награды?.. И разве велика вина за то мучительное наслаждение и счастье, которым наливается при этом слабое тело? Ведь я всегда желал добра, надеясь на самую малую толику любви.