Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

– Ну а теперь сосредоточимся на составлении доклада…

На следующее утро, ровно к девяти часам, два генерала в полных парадных мундирах предстали перед порогом кабинета Николая Павловича.

Они шагнули в распахнувшуюся дверь плечом к плечу, будто солдаты на параде. Со стороны это выглядело почти комичным, и государь собрался было рассмеяться, но быстро оценив серьёзность лиц вошедших, сдержал себя и пригласил обоих сесть…

Обер-полицмейстер приступил к докладу. Кокошкин ровным и отстранённым голосом пересказывал факты, старательно избегая выводов. Когда он закончил, Николай Павлович некоторое время провёл в молчании, уйдя в себя и осмысливая сказанное. Генералы так же сидели молча, не решаясь даже кашлянуть.

– Да что вы это, братцы? – нерешительно, даже как-то растерянно наконец произнёс государь. – Вы разве же не знаете Михаила Павловича? Брат мой человек добрейшей, нежнейшей души. Грехов за ним не больше, чем за малым ребёнком!

Он заглянул в глаза оцепеневшим генералам. И ответил сам себе упавшим голосом.

– Всё вы, конечно, знаете.

Николай Павлович опустил голову и тяжко вздохнул.

– За последнее время брату и без того пришлось не сладко. Он ведь едва оправился после потери дочери. Тогда несчастье почти подломило его.

И повторил сам для себя, задумавшись:

– Подломило его…

Император резко встал из-за стола, рассеянно прошёлся по просторному кабинету. И нехотя опустился обратно за стол.

– Как полагаете, Елена Павловна знает?

Кокошкин чуть вздрогнул, но сразу нашёлся с ответом.

– Могу сказать с уверенностью – нет. Великая княгиня сама узнала об убийствах от некой фрейлины, а после написала мне. Она в полном неведении.

– Пусть так и будет, – произнёс государь веско. – Этакого удара ей не вынести. Несчастная женщина, сколько всего выпало на её долю…

Он будто ушёл в себя, задумался, замолчав на какое-то время.

– Великий князь отправится в поездку по России для инспекции армии. Поездка может оказаться очень длительной… И это всё, что великой княгине Елене потребуется знать.

– Ваше величество, – осторожно вмешался Бенкендорф, – следствие продолжается, и окончательные выводы делать рано. Возможно, полиция скоро выйдет на след истинного виновника злодеяний. Сейчас необходимы только временные меры…

– Да, да, конечно, – пробормотал государь. – Да. Не может быть и речи о Петропавловской крепости и казематах. Великий князь не государственный преступник.

Присутствующие не шелохнулись. Государь продолжал:

– Литовский замок так же решительно не подходит… Отъезд? Но в случае отъезда за границу сразу раскроется инкогнито. Его лицо в Европе слишком хорошо известно.

– Но может быть, лечебница на непродолжительное время, – предложил робко Кокошкин.

На это твёрдо возразил граф Бенкендорф.

– В лечебницах служит уйма народу, пациенты из самых разных сословий. А даже слух о пребывании в «весёлом доме» способен сгубить репутацию любого человека на всю жизнь.

– Так значит, думайте, друзья мои. Думайте, ищите, – сказал, решительно ударив по столу, Николай Павлович.

– И в кратчайшие сроки представьте мне. Место должно быть спокойное, но охраняемое и надёжное. Да так, чтоб имелись особые, достойные для пребывания условия. Да чтобы рядом постоянно находился личный доктор. Его необходимо выписать из-за границы.

– Я думаю, из-за границы приглашать не стоит, – мягко вмешался Александр Христофорович. – Всё это связано с лишней оглаской. Но если привлечь доктора Торсберга? Я справился о его репутации. Обучался и много работал в Швейцарии, писал научные труды. А главное – Торсберг успел познакомиться с пациентом и к диагнозу подходит с осторожностью.

– Согласен, – одобрил его идею государь. – Назначим жалование, в двойном размере от доходов с его практики. И посулим достойную награду в случае полного излечения.

– А в случае?.. – спросил было Кокошкин и тут же со страху прикусил язык.

– А в случае? – хмуро отозвался Николай Павлович. – Ну, а «в случае» доктор отправится к себе на родину, а пациент продолжит путешествие по матушке-России. А там уж, как говорится, у каждого свой Таганрог…

Больше в этот день его императорское величество никого не принимал. Закрывшись в кабинете от посторонних глаз, он тихо плакал.

Когда дом наполняют ароматы свежезаваренного кофе, то даже скромное и аскетичное жилище превращается в уютное семейное гнездо. Шарлемань Иосиф Иванович, маститый петербургский архитектор и вольный общник Академии Художеств, обожал кофейный запах. После хорошего обеда он взял чашечку любимого напитка с собой в кабинет, где в расслабленных чувствах сочинял письмо для старшего сына. Закончив письмо как обычно – пожеланиями и напутствиями, Шарлемань подписался – «Нежно любящий тебя отец», и ниже вывел витиеватый росчерк.

Весна в этом году погодой радовала, сады и парки тонули в зеленеющих деревьях, а воздух наполнялся цветочным ароматом.

Облачившись в светлые панталоны и лёгкий сюртук, в карман которого он вложил письмо, да взяв элегантную тросточку, Иосиф Иванович отправился на Почтамтскую улицу пешком.

Не спеша, с удовольствием, радуясь солнышку, проходящим мимо нарядным барышням под кружевными зонтиками, круглощёким детишкам и вообще весне, Шарлемань дошёл до здания Почтамта.

Здесь он купил конверт и марку, затем аккуратно оформил отправление. Закончив с делами и собравшись было уходить, Иосиф Иванович повернулся к дверям, где и заметил входящего человека. Того самого человека, которого архитектор повстречал недавно на углу Конногвардейского, после памятного обеда с братом. Тогда лицо прохожего показалось ему смутно знакомым, а сейчас, увидев его снова, он уже не сомневался в этом. У Шарлеманя, как у большинства людей искусства, была безотказная память на лица. Впрочем, не столько на лица, сколько на человеческие образы. И теперь он почувствовал, догадался, что его обеспокоило. Лицо это – как будто нервное, с густыми тёмными бровями, полупрозрачными глазами, тонким, красиво очерченным ртом – хранилось в памяти у архитектора, но образ, который видел Шарлемань перед собою – нет. Будто он знал когда-то этого же человека – но совсем другого, его – и не его…

Шарлемань вышел из здания и притаился за выступом дома… Дождавшись, когда субъект вышел на улицу, он, придерживаясь поодаль, пошёл за ним следом.

Через короткое время невысокий щуплый человек в потёртом картузе и серой чуйке, надетой на бедную рубаху, привёл архитектора к Летнему саду. Пройдя мимо городового, человек поздоровался с ним, как со старым знакомым, приподняв картуз. Далее незнакомец прошёл в ворота и отправился в сторону хозяйственных построек. Иосиф Иванович подошёл к городовому.