Александр Трапезников - Язык его пропавшей жены

На подходе к гостинице Велемир повернулся к своему эскорту и бросил:

— Как звали мужа белой вдовы? Который тут вместе с Кривоезерской пустынью утоп?

Первым откликнулся Черемисинов (нет, еще раньше Альма что-то пролаяла):

— Вы, товарищ Тожэ, задаете какие-то несусветные вопросы, на которые просто решительно нет никакой возможности ответить. Это все равно, что спросить: как звали жену папы Карла?

— Заткнись. Пусть на это ЕГЭ экскурсовод отвечает.

— Да кто ж теперь помнит? — откликнулась Катерина. — А зачем тебе? Что там было-то, в сторожке? Расскажи хоть. Все нормально?

— Тебе рано знать. Маленькая еще. Так было у него имя или нет?

— Надо у Люси спросить. Она ведь их в гостинице прописывала. Амбарная книга должно быть сохранилась.

— Не. Сгорела, — возразил заслуженный оленевод Юрьевца. — Помнишь, какой пожар был шесть лет назад? Полгорода в пепел вылетело.

— Помню. А спросить все равно надо. Пусть хоть все горит синим пламенем, но амбарные книги, я читала у Булгакова, не горят. Да вон, кстати, и она сама!

В скверике у входа в гостиницу на лавочке сидели знакомые лица. Транзитные, брат-эпилептик и кудрявая администраторша. Угощались пивком. Ну и водкой, конечно же. За деревом справлял нужду прямо из коляски инвалид. Вскоре и он присоединился к честной компании.

— Вот они интересуются, как звали утопленника, — разъяснил Черемисинов, принимая «на грудь» протянутую эпилептиком стопку. Велемир от своей дозы отказался.

— Какого именно? По счету? — спросила администраторша. — Их тут много тонет. Почитай, зараз пять за сезон. А в високосный год и поболе. А ежели еще и солнечное затмение, не дай Бог, выпадет, то… и говорить нечего. Так и прут один за другим. Успевай только на берегу собирать.

— Брось, Люська, прикидываться, — встряла Катерина. — Нашего московского гостя только конкретный жмур интересует. Который с белой вдовой приехал.

— А-а… этот. Дай вспомнить.

Пока администраторша напрягала тормозящую память, чебоксарцы завели вновь свою волынку, будто она не имела ни конца, ни края:

— Я же ему, морде носатой, говорю: по четыре, а он — по два!

— Каганат!

— Ребята, о чем вы все толкуете-то? — вмешался Велемир. — Может, моя помощь нужна?

— Не, не поможешь. За ними — власть! — ответил Вася. — За сорок тысяч фуру с помидорами не возьмет. Да и я бы сейчас уже не взял. Половина сгнила.

— А возьмет за рупь, да нам же на базаре и впарит. По сорок, — добавил Митя. — А куда денешься? Невидимая рука рынка! Она все по своим местам расставляет.

— Сегмент экономики, — согласился Вася. — Сколково!

— А, может, ты, парень, у нас по четыре возьмешь? — предложил Митя.

— Да хоть и по три, — дополнил Вася.

Велемир задумался.

— Нет, по три не возьму. Только по два, — ответил он, наконец. — Да мне и свои-то помидоры девать некуда. Тоже текут. В Кострому отвезть, что ли?

— Туда даже не суйся — азиатчина! Кавказтчина! — начали отговаривать транзитные. — Были уже, наелись тумаков. Поезжай в Собинку или в Шую. А то и в Лыткарино. Да и там засилье. Своим нигде ходу нет.

— Тогда… наливай! — нелогично сказал Велемир. Он понял, что сейчас для него важнее всего. Это — выпить.

Администраторша, тем временем, продолжала вспоминать, морща лоб. Катерина поторопила ее:

— Ну, скоро родишь-то?

— Не мешай. Сколько лет прошло!

— Да, не мешайте ей думать, товарищи, — вставил Черемисинов. — Горькие думы о жизни — единственное, что осталось у народа, погрязшего в разврате, воровстве и пьянстве. Сенека сказал. Далеко, собака, глядел. И мне налейте.

— А ты что молчишь? — обратился к инвалиду Велемир.

— Да он же немой! — напомнил брат-эпилептик.

— Ага. Вчера так болтал, только успевай записывать.

— Тебе спьяну померещилось, — объяснила Катерина. — Мне тоже иногда кажется, что он что-то бормочет. А чем? Язык-то отрезан.

— Во! Вспомнила! — радостно воскликнула Люся. — Валентин его звали. Или Валера, — добавила она неуверенно. — А может, Велемир? Как-то вот так, вычурно.

— Да ты уж определись с чем-то одним, — сплюнул эпилептик. — Вспоминалка!

— А я виновата? Их много, а я одна. Скажите спасибо, что хоть троих утопленников вспомнила. Вам какого именно подать?

Будто на выбор рыбу из меню предлагала.

— Взвесьте всех и заверните, — отозвался Велемир, чувствуя, что вновь начинает пьянеть со старых дрожжей. — Ладно. Мне надо срочно повидать многодетную мать.

У него внезапно появилась новая идея-фикс. Которая, как ему теперь казалось, должна была разрешить часть проблем.

— Пошли, — послушно ответила Катерина. — Далеко ходить не надо. Второй этаж, там же, где и ты. А тебе зачем она?

— Интервью хочу взять. Для «Космополитена». Специально за тем и приехал, если честно.

И они двинулись в гостиницу. Вместе с Альмой, статус которой с приездом Велемира значительно возрос. Никто ее теперь не шпынял и не гнал, поскольку она наконец-то обрела хозяина. Попробовали бы только!

— Как звать эту тетку из Самары? — спросил, остановившись перед номером, Велемир. И, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Катерина и Альма вошли следом.

Женщина громадного телосложения стояла спиной к ним возле окна и выглядывала кого-то. Мужа, конечно. Дети спали прямо на полу, укрытые всяким тряпьем. Они просыпались только ночью. На приветственный лай Альмы гренадерша с «материнским капиталом» обернулась.

— Мадам! — галантно начал Велемир. — Мы делегированы к вам от отцов-основателей Юрьевца. И вот что я, как руководитель этой общественной организации, уполномочен спросить. Если у вас, конечно, есть минуточка времени.

— Спрашивайте, — растерялась женщина. — Но я ничего такого не делала.

— Ну, делали или не делали — этим займется местная прокуратура, а мы здесь совершенно по другому поводу. Присаживайтесь. Пока.

Мадам опустилась на стул, который едва не треснул. Расселись и остальные. Велемир продолжил:

— Итак, первое. Имя, отчество?

— Елизавета Петровна.

— Хорошо. Так и запишем.

Но писать ничего не стал, да и бумаги с карандашом под рукой не было. Надо было бы с собой и Черемисинова захватить, тот с этими принадлежностями не расставался. Конспектолог хренов. Ладно, обойдемся.

— Второе. Второе… Забыл. Переходим сразу к третьему. Где ваш муж?

— Велел здесь дожидаться.

— Вы вообще-то русский язык понимаете? Я спрашиваю, не что или чего он велел, а где сам прячется? От алиментов.

Женщина стала нервничать, покрываться бурыми пятнами и тяжело дышать. Ее тревога передалась и Альме, которая заерзала лапами по линолеуму. Пауза начала затягиваться.

— Ладно, поставим вопрос иначе. Когда вы видели его в последний раз?

— Да уж месяц назад будет, — ответила за Елизавету Петровну верная экскурсоводша. — Так, что ли?