Александр Трапезников - Язык его пропавшей жены

Наметив, таким образом, план дальнейших действий, Велемир оторвался от благодатной стены старинного склепа, у входа в который застыла скорбная статуя монашенки с крестом, и твердым спокойным шагом двинулся в сторону оврага. Альма бежала впереди, словно указывая дорогу.

«Молодец, псина, — подумал Велемир. — Возьму ее потом с собой в Москву. Буду по Трубной прогуливать».

У родника его поджидали Катя и два изваяния.

— Ну, вот и все, — сказал он. — Сейчас мы пойдем в гостиницу, попьем чайку, а потом ты меня проводишь до первого автобуса. Но через два дня я вернусь. Не надейтесь так легко от меня избавиться. Передашь всем нашим друзьям привет, и очень-то шибко тут не балуйтесь. С винишком. Мне оставьте. Номер в гостинице Люся пусть за мной сохранит. Да еще один, на всякий случай. Береги Альму.

Получив инструкции, Катерина спросила:

— А как же Ирина Сажэ?

— А! — махнул Велемир рукой. — Ферапонтову скажи, чтобы он ее каким-либо образом задержал до моего возвращения. А с ним самим у нас еще разговор не закончен.

— А чего тебе в Москве делать?

— Да много чего. Надо еще путную нотариальную контору сыскать.

— А я тебе могу и адресок подкинуть.

— Дельно.

— Ну а с белой вдовой-то что?

— Вопрос открыт, дело в производстве. Тебе знать пока не положено.

— Мы по тебе скучать будем. Привыкли уже.

— Время пролетит быстро.

Велемир в который раз посмотрел на беззвучно шевелившего губами старика. Кого-то он ему напоминал. Какого-то очень нужного человека, которого, как казалось ему, знал давно. И с которым делали одно общее важное дело. Но никак не мог вспомнить.

«Ладно, — подумал он, — всех тайн Юрьевца за один присест не разрешить». И это была сущая правда.

Джип смял не только дощатый забор, но снес еще чуть ли не половину фанерного домика, въехав в жилую комнату, да так там, наконец-то, и остановившись. На переднем сиденье сработали подушки безопасности, а те, кто находился сзади, тоже особенно не пострадали. Словом, все пассажиры и водитель отделались лишь синяками и шишками. Но ощущения были не из самых приятных. Будто в ушах громыхнул гром, в глазах сверкнула молния и ударила где-то рядом. Господь миловал.

За столом в этой единственно уцелевшей комнате как раз ужинала семейная пара средних лет. Что-то праздновали. Так и остались неподвижно сидеть, с поднятыми вилками и рюмками. Да еще с зависшими в воздухе изумленными взглядами. Подобным макаром гости к ним еще никогда не заявлялись.

Велемир Радомирович, с трудом высвободившись от ремней безопасности и раздувшейся нейлоновой подушки, выбрался из джипа и представился:

— Толбуев, историк-нейролингвист. А это мои друзья. Юрист, сыщик, модель и солдат войны. Приехали к вам в Юрьевец с краеведческой целью, изучать местные нравы.

— З-здрас-сьте, — заикаясь, ответил мужчина. Его жена продолжала приходить в себя. Женщины вообще замедленнее в физиологических реакциях на окружающий мир. В этом-то их и сила.

— Все целы? — оборачиваясь к выкарабкивающимся из машины спутникам, спросил Велемир Радомирович. — Кто ж знал, что ухаб под колесо бросится?

— Сам ты ухаб, — отозвался Гаршин. — Извините, хозяюшка. Ужин вам испортили.

— Да уж, — сказал Вадим, присматриваясь к столу, покрытому осыпавшейся штукатуркой и щепками. — Это что, утка? Ничего, спрыснуть водой и можно есть заново. А вот салат придется выбросить. Водила за него заплатит. Как и за все прочие разрушения.

— П-прис-саживайтесь, — так же заикаясь, произнесла женщина. Все-таки, в Юрьевце проживают очень гостеприимные и милые люди.

— А что празднуем? — спросила Марина, растирая ушибленный лоб и опираясь на руку Ивана.

— Г-годовщину с-свадьбы, — отозвался мужчина.

— Д-десять лет вместе, — дополнила женщина.

— Это хорошо, у меня тоже скоро свадьба. Наверное.

Марина сняла с шеи янтарное ожерелье и протянула женщине.

— С пустыми руками являться неудобно, примите как подарок от невесты.

— С-спасибо.

— А это от меня вашему мужу, — добавил Иван, выкладывая перед мужчиной наручные часы. — Отлично ходят, даже бегают наперегонки и никогда не отстают.

Тут уж и Вадим с Гаршиным расстарались: один положил на стол «Паркер» с золотым пером, другой — малахитовую заколку для галстука. А Велемир Радомирович сказал:

— А я вам джип оставлю. Все равно мы на нем уже никуда не уедем. Это в целях компенсации за причиненный ущерб. А если он вам не понравится, то на обратном пути мы еще раз заглянем и тогда уж я расплачусь сполна. Как, идет?

— Идет, — тотчас же сообразил мужчина, перестав заикаться. — Я как раз автослесарь. Ничего, починим!

— Он всегда мечтал иметь такую машинку, — радостно добавила женщина.

Лица их мгновенно просветлели, печаль как рукой смыло.

— Вот и сладились, — подытожил Велемир Радомирович. — За приглашение к ужину, конечно, благодарим, но нам пора. Время позднее, надо еще до Юрьевца дотопать да в гостинице обосноваться.

— Можно и у нас, — робко предложила женщина.

— У вас теперь тесновато будет, — с сомнением произнес Вадим. — Остальные комнаты ведь пока временно вышли из строя. Ничего, дойдем как-нибудь.

— И еще раз примите наши искренние поздравления, — сказал Гаршин. — Долгих вам лет счастливой семейной жизни.

— Так хоть посошок, на дорожку? — предложил мужчина.

— Это можно, — согласился Велемир Радомирович.

Тотчас же нашлись уцелевшие разнокалиберные рюмки и стаканы. Женщина наполнила их темным терпким вином. Все ждали тоста от Толбуева, как самого говорливого. И он не подкачал:

— Знаете ли вы, что пресловутое «на посошок» — это только одна десятая часть из дошедшей до нас народной мудрости? А чтобы соблюсти русские традиции, прощальные стопки нужно пить в такой последовательности. Сначала — «застольная» — в знак уважения к остающимся. К вам, то есть, дорогие хозяева. Потом — «подъемная» — при покидании стола. Затем — «на ход ноги» — это движение от стола. Следующая идет «запорожская» — при преодолении порога помещения, в котором происходит застолье. Пятая рюмка называется «придворная» — при выходе во двор. А вот шестая-то как раз и есть «на посошок». Это когда гостю вручали посох и ставили на него рюмку. Но если гость проливал вино, ронял стопку или не доносил ее до рта, то его полагалось оставить ночевать в гостях. Но это еще не все. Полагалась и седьмая рюмка — «стременная» — прежде чем гость поставил ногу в стремя.

— Сколько ж их еще? — с тихим ужасом спросила Марина.

— Еще три. «Седельная» — за то, что сумел подняться в седло. «Приворотная» — перед выездом за ворота. И, наконец, десятая, последняя — «заворотная». За то, что все-таки сумел выехать. Вот так-то, друзья мои. Но все десять рюмок мы сейчас пить не будем, а то до Юрьевца так и не доберемся. А поднять я хочу тост «застольный», за милых хозяев, которым мы совершенно нечаянно причинили такие неудобства. И чтобы всегда у вас в доме был уют и комфорт! А уж остальные девять мы выпьем в гостинице.