Ольга Погодина-Кузмина - Уран. Роман-реконструкция

— Мне нечего скрывать.

— Бросьте, каждому есть что скрывать. Нам предлагают соответствовать столь недостижимым идеалам, что даже директор Гаков страдает от несоответствия мечты и реальности. Я сам давно описан и пришпилен в компетентных органах. Меня обстреливают доносами, как святого Себастьяна. Спасает то, что я здесь — единственный знающий специалист и пользую все местное руководство…

Пес во дворе снова залаял надрывно, до спазмов в глотке. Циммерман выглянул в окно. Пока Алексей застегивал рубашку, хлопнула дверь, в гостиной послышались женские голоса.

— Мы сами решили зайти! От вас же не дождешься приглашения.

— И вы бы не узнали, как мы вас ужасно любим!

— Можно поцеловать?

— Давайте фотографироваться!

Две молоденькие медсестры и докторша в очках обступили доктора. Поцелуи, смех. Тетка хлопотала с чашками, устраивала в вазу букет из белых и лиловых астр.

— Фотографироваться! Вставайте здесь, все вместе.

— Нет, нельзя напротив света, лучше сюда, где буфет.

— Вы тоже идите, товарищ Гуревич!

— Алексей Федорович, и вы здесь? Скорее становитесь!

— Я сяду в кресло!

— Я лягу на пол!

Расстановкой распоряжалась миловидная докторша — Воронцов несколько раз видел ее в госпитале. Помимо воли вовлеченный в суматоху, Алексей сперва был всунут между Гуревичем и полненькой курносой медсестрой, затем переставлен в задний ряд, рядом с таким же высоким Новожиловым. Циммермана усадили в кресло, медсестер — на подлокотники. Только сейчас Алексей заметил секретаря комсомольской ячейки Велиора Ремчукова, который вынимал из кожаного чехла фотоаппарат.

— Теперь все замерли. Улыбаемся!

После убийства Нины Воронцова вызывали в исполком, и там Ремчуков подробно и нудно расспрашивал его о личной жизни, об отношениях с женщинами, о Таисии. Показывал письма Котёмкина и анонимки неизвестных «доброжелателей». Ремчуков был воплощением и рупором того ханжеского лицемерия, которое на партийном языке называлось «морально-нравственный облик». Видимо, и сюда секретарь явился, чтоб наблюдать и наушничать.

Наконец дамы угомонились, сели пить чай. Обнаружилось, что доктор держится с Ремчуковым вполне по-приятельски. Они обсуждали какие-то «великолепные» ботинки, которые можно свободно купить в Риге. Подтрунивая над Гуревичем, Ремчуков живо пересказывал свою встречу с «довоенным» портным, которого нашел в Раквере по рекомендации Циммермана, чтобы пошить у него две рубашки и модный костюм из шерстяной материи по 275 рублей за метр.

— Для чего вам такой дорогой костюм? — кокетничала докторша. — Жениться собираетесь?

— Как только найду подходящую невесту, — Ремчуков с неуклюжей галантностью поднес ее руку к своим губам.

— Ах, какие женщины уговаривали меня жениться, — Гуревич запрокинул лысую голову. — Дочка коммерсанта Солодовникова призналась мне в любви на скачках, когда лошадь Лео Манташева по кличке Грымза взяла Императорский приз… Поэтесса Шапкина травилась серными спичками, одна курсистка из Сарапула устроила дуэль с подругой-медичкой. Да, да, не смейтесь, женские дуэли тогда входили в моду…

— Когда это, в каком году? До революции?

— Что это вы делали на скачках?

— Сколько же вам лет?

У обеих медсестер, и полненькой, и худой, были детские сюсюкающие голоса. Миловидная докторша курила и поддавала хрипотцы, пыталась копировать мужские ухватки, впадая в карикатурность. При этом бойко кокетничала то с Циммерманом, то с Ремчуковым и Новожиловым, вскидывая круглый подбородок, заливаясь грубым хохотом.

Слушая пустую болтовню, Алексей чувствовал всё возрастающее раздражение. Ему вдруг стало казаться, что секретарь следит за ним своими жидко-карими остекленевшими глазами.

Следовало поскорее распрощаться и уйти. Но разговор зашел о ремонтных работах в госпитале, о трудностях с получением стройматериалов, и Воронцов, сам от себя не ожидая, вдруг задал вопрос:

— Вы замечали, что во всех учреждениях вашего ведомства, но и не только… полы красят непременно в бурые, мясные цвета? Отчего это так?

Ремчуков подал голос:

— Представьте, я знаю ответ. Увлекался химией в школьные годы.

Секретарь поднялся, руками обрисовывая шар.

— Как формируется небесное тело — например, звезда? Под действием гравитации водород сжимается и постепенно образует всё более тяжелые элементы, по порядку таблицы Менделеева.

Женщины умолкли, обратились в его сторону с каким-то гипнотическим вниманием. Гуревич и Новожилов тоже повернули головы, прислушиваясь. Ремчуков был серьезен и казался весьма увлеченным темой.

— Кризис наступает, когда синтез доходит до элемента с массовым числом пятьдесят шесть. Крупные звезды взрываются, и часть материи выбрасывается в космос. Стабильный элемент с массовым числом нуклонов пятьдесят шесть — это, как вы знаете, железо, наиболее распространенное вещество в нашей вселенной. В соединении с кислородом образуется оксид железа Fe 2O 3, он же красная охра. Самый дешевый пигмент для изготовления красителей…

— Гениально! — выдохнула полненькая медсестра.

— Велиор, вы чудовищный эрудит, — поддакнула подружка.

— Многие знания — многие скорби, — пробормотал Гуревич и быстро переложил себе на тарелку последний кусок пирога.

— Циммерман, а давайте-ка музыку! — потребовала докторша, прикуривая новую папиросу от прежней.

Новожилов поставил пластинку, хотел запустить патефон.

— Постойте, постойте! Вам подарок, доктор! Чуть не забыл! — Ремчуков эффектным жестом вынул из кармана и потряс над ухом коробочку. — Патефонные иголки! Немецкое качество!

Интимно, с нижнего регистра, шагнуло в комнату «Танго соловья».

Как чудно высвистывал эту мелодию Лёнька Май, лежа в песчаных дюнах у моря! Пошленькая музыка толкнулась в сердце, отозвалась беспробудной тоской.

Кто я, откуда пришел и куда уйду? Для чего эта мука, ханжески прикрытая пустыми романтическими сказками? Зачем моей плоти непременно нужно для счастья это судорожное и краткое обладание чужим телом? Кто заставляет меня с таким отчаянием желать постороннего и опасного человека? Что за голоса внутри меня ведут нескончаемый спор?

Не проще ли покончить разом со всем этим, уничтожив постыдную летопись моей жизни? Морфий не для того ли был украден, чтоб умереть без боли, во сне?

Дамы вытащили танцевать мужчин. Докторша подняла с места Циммермана, полная медсестра Новожилова. Худенькая направилась было к нему, но Воронцов без всяких церемоний повернулся спиной и скрылся в коридоре.

Зашел в уборную, чисто вымытую и пахнущую хлоркой, со старомодной фаянсовой раковиной, с высоким смывным устройством, украшенным подвесом на бронзовой цепочке. В зеркале — жалкое, усталое лицо, круги под глазами. Типичный портрет неврастеника.