Валентин Лавров - Тайны двора государева

Трубецкой сделал последнюю попытку узнать правду:

— Где, Анна, ты взяла шесть тысяч? Не передком же заработала?

Девица уже изрядно трусила, но все еще твердила:

— Я не виновата!

Меншиков брезгливо сказал:

— Засунь, Трубецкой, воровские письма ей в глотку, пусть с ними ждет второго пришествия! И свяжите по рукам и ногам.

…Когда девицу потащили к яме, она неимоверным усилием сумела выплюнуть письма и заголосила:

— Ка-ра-ул! Помогите! Все скажу… Это герцог Голштинский с Девиером грозили мне… чтоб докладывала… и письма тоже для них писала. По две тыщи за каждое… Простите, Христа ради, не буду!

— Бросай! — коротко распорядился Меншиков. Он был оскорблен, как никогда. — «Пирожник»!

— Ай! — вскрикнула девица, стукнувшись о дно могилы.

Трубецкой чертыхнулся, подул на ладонь:

— До крови расцарапала, блудодейка!

— На ее персте, поди, крупный бриллиант! — предположил капитан Богатырев. — Златолюбива, шельма. Ну, все свободные от караула — в казарму!

Еще долго петербуржцы со страхом показывали место возле кладбищенской ограды и приговаривали: «Здесь живьем была похоронена фрейлина. Сказывают, из земли три дня и три ночи шли жалостливые вздохи и стоны, а преображенский гвардеец разгонял любопытных».

Во дворце поначалу недоумевали: куда Анна Зонеберг девалась? В потаенном месте ее спальни были обнаружены золотой браслет, бриллиантовые серьги и еще кое-что, принадлежавшее Екатерине. К грехам девицы прибавился еще один — воровство. А потом такие времена пришли, что стало не до пропавшей фрейлины.

Эпоха была бурной, переходной.

Государыня Екатерина готовилась отойти ко сну. Вдруг от ужаса у нее между лопаток пробежали мурашки: она явственно услыхала, что кто-то постучал в окно опочивальни, расположенное на высоком третьем этаже. Она замерла, чутко прислушиваясь: не почудилось ли? Стук тут же отчетливо и требовательно повторился.

Государыня хотела крикнуть: «Стража, скорей сюда!» Но любопытство, свойственное всем представительницам женского пола, включая императриц, заставило ее сунуть ноги в легкие сафьяновые башмачки и в одной срачнице — исподней рубахе — с серебряным подсвечником в руке осторожно приблизиться к окну.

На фоне недвижной, низкой и мутной от мороза луны она увидала такое, отчего вся враз сомлела: в окно, расписанное ледяными узорами, глядело веселое нахальное лицо молодого красавца в зеленом кафтане Семеновского полка…

В жарко натопленной и прокуренной австерии, что на набережной, как раз против дворца Меншикова, во второй день Рождества шла карточная игра.

Высокий белокурый капитан с прекрасной и открытой наружностью метал банк. Это был знаменитый на весь Петербург покоритель дамских сердец и отчаянный рубака, отличавшийся в боях со шведами и турками, с многочисленными боевыми шрамами на теле Сергей Богатырев.

Именно он когда-то арестовал проворовавшегося в делах и зарвавшегося в отношениях с государыней Монса, по приказу государя расправлялся с детоубийцей леди Гамильтон.

Принимал карты однополчанин, майор Дубинин, вечно нетрезвый и жизнерадостный человек лет сорока. Он притворно вздыхал:

— Ой, день мой настал последний! С такой картой впору в Неве топиться. Богатырев, что ты мне кидаешь? Тоска безутешная…

Вскрыли, Дубинин расхохотался:

— Надо же, опять моя взяла…

— Чего ж ты врал, что плохо тебе сдаю? — спрашивал Богатырев, вытряхивая из портмоне последние деньги.

— Так карта слезу любит! — веселился Дубинин. — Игра да баня, кабак да баба — вот и вся гвардейская забава. — Он бросил быстрый взгляд на перстень капитана. — Играем за два червонца?

Бриллиант был редкой величины и стоил не меньше сотни. Богатырев мгновение колебался. Но вспомнил, что нынче проиграл месячное жалованье, а старушка мать, бывшая у него на содержании, ждала в Москве присылку денег. Решил рискнуть.

Он с трудом стянул с мизинца бриллиант и положил на сукно. Через десять минут, ехидно улыбаясь, майор Дубинин натягивал бриллиант себе на большой палец — с других он соскакивал.

Богатырев густым голосом сказал:

— Скверный день, однако. Ныне мне положительно не везет.

За игрой наблюдал молодой лысоватый человек с родимым пятном на лбу — сухопутный фендрик Уткин. Ему тоже хотелось испытать фортуну, но он не решался, боялся проиграть. Не без легкого злорадства Уткин вставил:

— Богатырев, зато тебе в любви повезет.

Дубинин подтвердил:

— Примета верная! — Повернулся к Богатыреву: — Сер гей Матвеевич, выпивка моя. Ты ведь рейнвейн предпочитаешь? Эй, слуга, тащи пару бутылок… Бегом, марш!

Лакей принес бутылки и моченую бруснику. Разлил в три лафитника. Выпили.

Дубинин теплым голосом стал рассказывать:

— Ты, фендрик, насчет приметы в самую цель попал. Однажды наш полк был на марше. Помнишь, Богатырев, ты еще на шпагах дрался с каким-то пехотным полковником и плечо ему проткнул, а государь тебя простил в тот раз? Остановились на постой в Мытищах. Помещик из немцев, шулер отъявленный. Продулся я ему в пух и прах. Сижу кислый, вдруг в залу входит его дочка лет осьмнадцати. Зрю на нее и внутри аж все холодеет…

Далее последовала одна из нескончаемых историй, на которые в своей компании горазды мужчины и в которых вранья больше, чем истины.

Богатырев пробасил, когда Дубинин закончил:

— Ты прошлый раз говорил, что это была жена помещика, а теперь она у тебя в дочку превратилась. Другой раз она внучкой станет?

Фендрик заливисто расхохотался, потер пятно на лбу и произнес:

— Уж не знаю, как у майора, а у меня карточная при мета всегда сбывается. В том году зашли мы в кабачок, что в Красном Селе. Трактирщик — хам, что-то мне сказал не так. Тут, на его беду, трактирщица выскакивает — лет двадцати пяти, бабешка складная, пухленькая. У меня мысль быстро работает. Кричу своим солдатам: «За оскорбление государева офицера кабатчика арестовать!» Солдаты утащили его. Кабатчица ко мне: «Что с мужем будет?» Я невозмутим, строго говорю: «Допросим на дыбе и повесим!» Ха-ха! Падает мне в ноги бабешка, молит: «Все для вас, господин офицер, сделаю, только Поликарпа моего отпустите!»

Богатырев хмуро посмотрел на фендрика:

— И что?

— Как и обещала, все сделала, да еще вина с собой бочонок дала. Я с ротой своей распил его.

— Ну, Уткин, ты подлец! — покачал головой Богатырев. — За такие шуточки тебя «кошками» драть надо.

В раздор вмешался Дубинин:

— Ну, хватит вам! Тебе, Богатырев, так и хочется с кем-нибудь на шпагах сразиться. Фендрик вельми веселую историю рассказал, не придирайся к нему. Эй, лакей, тащи любимого вина господина капитана Богатырева, да быстрей, а то башку сниму! А ты, Сергей Матвеевич, сам лучше чего-нибудь нам поведай.