Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Это был тот редкий случай, когда чиновника высокого ранга любил простой народ, хотя спроси «за что?», никто бы не сказал.

Совет министров был почти в полном составе, Правительствующий сенат, Святейший синод, великие князья, светские дамы, статс-секретари, чиновники собственной его императорского величества канцелярии, военные в блестящих мундирах и статские во фраках, и все при орденах и лентах. Клейгельс был тут же, но Победоносцев отсутствовал. Не было и государя, и то лишь потому, что неотложные дела задержали его в Москве.

Прошел слух:

— У Константина Петровича инфлюэнца!

И это было неправдой, потому что Победоносцев был здоров, как только может быть здоров семидесятипятилетний человек. Причина была более серьезная.

Накануне похорон в Берлин прикатил не кто-нибудь, а сам ссыльный Чепик, да-да, тот самый Чепик, который в девятьсот первом году после разгрома московской группы эсеров был административно сослан в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции на четыре года.

Чепик не дурак, ему больше нравилась Европа, чем дикий край с медведями и морозами, и без всякой революционной борьбы. За приличную мзду он у местного полицмейстера обзавелся паспортом, сел в вагон первого класса и спокойно отправился в Берлин, но через Петербург.

Случилось это ранним утром 2 апреля, в день предполагаемого убийства Сипягина. День для визитов в столицу для тех, кого разыскивает полиция, не самый удачный.

Здесь Чепик прямиком с вокзала прибыл на Васильевский остров к своему давнему приятелю-собутыльнику Мельникову и его сожительнице Оксане.

Оксана сбегала за своей подругой — смазливой и пухленькой Валентиной, продувной бестией и девушкой передовых, то есть распутных нравов.

Вчетвером они хорошо веселились. Изрядно выпив, несколько раз объяснившись в любви и уважении, Мельников хвастливо сказал беглецу:

— На похоронах Сипягина пришьем Победоносцева! А, каково?

У Чепика от удивления вытянулось лицо:

— Какие похороны? Так ведь Сипягин живой…

Мельников посмотрел на часы — они показывали одиннадцать утра. Ухмыльнулся:

— Живой, так скоро будет мертвый! У Гершуни не голова — Российская академия наук, он все тонко рассчитал.

Чепик подхватился:

— Хорошо, что предупредил! Тут такая чистка пойдет, мне надо срочно убираться отсюда подальше. Когда на Берлин ближайший поезд отходит?

Достали толстую книгу в розовом переплете — Официальный указатель железнодорожных сообщений. На Берлин скорый поезд отходил в пятнадцать минут четвертого пополудни.

Втроем проводили гостя на вокзал. Весь Петербург уже гудел: студентом Степаном Балмашовым убит министр Сипягин. Одни, кто попроще, скорбели о погибшем, как о самом близком человеке, зато другие, преимущественно из интеллигенции, ходили счастливыми, словно у них был день рождения и богатые подарки.

Поезд запыхтел, повез ссыльного Чепика в просвещенную Европу, которая почему-то не собиралась устраивать для себя революций.

4 апреля по старому стилю и 17-го по западному Чепик был в Берлине. Прямо с вокзала он отправился на Александерплац — к старому партийному товарищу Азефу, он же Иван Николаевич Виноградов.

По русской традиции Люба, жена Азефа, накрыла для прибывшего стол, зашумел незатейливый пир. Обсуждали последнюю громкую победу партии — ликвидацию Сипягина. Чепик нетрезво сказал:

— Завтра похороны, Гершуни организует убийство Победоносцева прямо у гроба Сипягина. Красиво?

У Азефа застучала в голове тревожная мысль: «Как сбежать из-за стола и срочной телеграммой известить Петербург?» Он налил водки Чепику, тот сразу выпил. Наливал еще и еще, Чепик клевал носом в тарелку, бормотал что-то невнятное и уже едва не падал со стула.

Чепик вскоре окончательно перебрал и уснул прямо за столом. Азеф понесся на телеграф. Солнце садилось на горизонте, до похорон оставалось двенадцать часов.

Ранним утром на имя Плеве пришла шифрованная телеграмма-молния из Берлина, подписанная «Виноградовым». Азеф сообщал, что на Победоносцева во время похорон Сипягина будет произведено покушение. И еще раз подтвердил, что все эти убийства организует Гершуни, который сейчас находится в России.

Плеве тут же отдал приказ об усилении охраны на кладбище и во время отпевания. Сам исполняющий обязанности министра пригорюнился. Уезжая в тот день из дома, он сказал супруге, с которой прожил более тридцати лет:

— Очень ясно чувствую, что эти бандиты и до меня скоро доберутся.

— Так брось службу, уедем в мое имение под Уфой, спокойно заживем! — воскликнула супруга, на ее глазах блеснули слезы. — Будем заниматься сельским хозяйством, охотой. Там громадная библиотека…

Плеве отрицательно покачал головой:

— Э нет, Наташенька! А долг, долг служебный и государственный? Сейчас Николаю Александровичу очень трудно, а мы нашего самодержца бросим? Негоже русскому дворянину труса праздновать. Убийцы только этого и добиваются, чтобы нас запугать. Не удастся!

Плеве садился в открытую коляску и размышлял: «Каким образом Азефу, находясь в Берлине, удалось выяснить насчет готовящегося покушения на Победоносцева? Может, это хитрая игра Азефа? — Вздохнул. — Узнать это пока невозможно».

Приказал кучеру:

— Поезжай, братец, на Морскую, к Победоносцеву.

Обер-прокурор облачался в мундир, когда приехал Плеве. Победоносцев крайне взволновался:

— Вячеслав Константинович, какими судьбами? Что стряслось? Еще кого-то убили?

Плеве перекрестился:

— Господи, спаси и сохрани! Хватит нам Сипягина… Не убили, но… всякое возможно. Тут поступили мне сведения, что во время похорон нашего несчастного друга Дмитрия Сергеевича могут проникнуть нежелательные элементы. У меня, Константин Петрович, к вам просьба: не появляйтесь на похоронах. Береженого Бог бережет!

— А что подумают обо мне люди?

— Позвоните в Синод, скажите, что занедужили.

Победоносцев задумался, потом усмехнулся:

— Когда мне было восемь лет, к моим родителям пожаловал поэт Пушкин. Я хорошо помню то утро, потому что поэт по какой-то непонятной связи напомнил мне черного таракана. Пушкин вошел и громко, на всю гостиную, произнес: «Какой ужас, сейчас на моих глазах по Невскому шла барыня, так на нее коляска налетела, все кости поломала!» Вот такая коляска и на меня сейчас налетела. Хорошо, Вячеслав Константинович, я останусь дома. Но ведь это не выход из положения. Мы все живем под постоянным страхом, кучка негодяев отравила нам существование. Почему не принимаются должные меры?

Плеве усмехнулся:

— Вы, Константин Петрович, этот вопрос задайте государю! У него одна забота: как бы кого не обидеть. Но сейчас в Россию приехал главный организатор террора, некий иудей Гершуни. Я принял необходимые меры, его разыскивают по всей империи. Бог даст, сцапаем, это будет сильный удар по организаторам убийств. — И по мраморной лестнице спустился в зеркальный и дочиста промытый вестибюль.