Лоран Бине - Седьмая функция языка

(Фрагмент выступления Деррида на конференции в Корнелле, 1980 год, или фантазия Симона Херцога.)

Они согбенны, как античные рабы, толкающие каменные глыбы, но это студенты, которые, тяжело дыша, катят пивные бочки. Вечеринка будет долгой, без запасов не обойтись. «Общество печати и змеи» [369] Англ . «The Seal & Serpent Society». – очень старое братство, основанное в 1905 году, одно из самых престижных и, как говорят американцы, популярных. Народу ожидается много, ведь сегодня празднуют окончание коллоквиума. Приглашены все участники, и для студенческой братии это последний шанс увидеть звезд, пока те не приедут снова. Кстати, над входом в викторианскую усадьбу растянули полотно с надписью: «Uncontrolled skid in the linguistic turn. Welcome!» [370] «Неуправляемый занос на лингвистическом повороте. Добро пожаловать!» ( англ .) Теоретически мероприятие – для студентов старших курсов (undergrads), но сегодня двери распахнуты для всех. Естественно, это не означает, что вход свободный: всегда бывает, что одних пускают, а другие остаются за порогом в соответствии с универсальными критериями их общественного и/или символического веса.

Уж кому, как не Слиману, об этом знать – во Франции его частенько отовсюду вышибают, и здесь, видимо, та же история: пара студентов, строящих из себя физиогномистов, перегораживают ему дорогу, но – непонятно, как и на каком языке, – он быстро их переубеждает и проходит внутрь с привычными наушниками на шее, а оставшиеся за бортом изгои в акриловых банлонах провожают его завистливыми взглядами.

Первое же действующее лицо, с которым он сталкивается внутри, поучает зрительский молодняк: «Heracleitus contains everything that is in Derrida and more» [371] «У Гераклита есть все то же, что у Деррида, и даже больше» ( англ .). . Это Стервелла Редгрейв, она же Камилла Палья. В одной руке у нее мохито, в другой мундштук, на конце которого тлеет и сладко благоухает черная сигарета. Рядом Хомски – беседует со студентом из Сальвадора, который объясняет ему, что Революционно-демократический фронт недавно был обезглавлен в его стране военизированными отрядами и правительственными силами. Де-факто левой оппозиции в Сальвадоре больше нет, и это, кажется, очень беспокоит Хомски, нервно пыхтящего самокруткой.

Наверное, это привычка тереться по темным углам ведет Слимана вниз, в подвал, где звучит «Die Young» в исполнении «Black Sabbath». Там несколько компаний хорошо одетых и уже пьяных студентов устроили лэп-дэнс, кто во что горазд. Фуко здесь, в черной кожаной куртке, без очков (чтобы погрузиться в туман жизни, – думает Слиман, хорошо его зная). Философ дружески машет ему и показывает пальцем на студентку в юбке, которая, как стриптизерша, вертится вокруг металлической стойки. Слиман обращает внимание, что она без лифчика, но на ней белые трусики, дополняющие белые кроссовки «Найк» с жирной красной запятой (как машина Старски и Хатча, только наоборот) [372] В сериале 1957–1979 гг. «Старски и Хатч» главные герои передвигаются на красном автомобиле с белой вставкой, по форме напоминающей эмблему «Найк». .

Кристева, танцующая с Полем де Маном, замечает Слимана. Де Ман спрашивает, о чем она задумалась. «Мы в катакомбах первых христиан», – отвечает она. Но глаз с жиголо не сводит.

Ищет он кого-то, что ли. Вот поднимается наверх. На лестнице встречает Морриса Цаппа, тот ему подмигивает. Аудиосистема выдает «Misunderstanding» группы «Genesis». Слиман берет рюмку с текилой. Слышно, как закрывшиеся в спальнях студенты трахаются или блюют. Кое-где двери открыты, и видно, как они курят и пьют пиво, сидя по-турецки на односпальных кроватях, и говорят о сексе, политике и литературе. За одной из закрытых дверей он, кажется, узнает голос Сёрла и странное хрюканье. Слиман возвращается вниз.

В большом парадном холле Симон и Байяр разговаривают с Юдифью, молодой лесбиянкой-активисткой, которая цедит через соломинку «Кровавую Мэри». Байяр замечает Слимана. Симон замечает брюнетку с лицом карфагенской принцессы, пришедшую с двумя подругами – миниатюрной азиаткой и высокой египтянкой. Какой-то студент кричит: «Корделия!» Карфагенская принцесса оглядывается. Поцелуйчики, щебетание, студент тут же отправляется за джин-тоником. Юдифь говорит Байяру и Симону, который не слушает: «Понятие власти соответствует модели божественной власти именования, когда произнесенное высказывание считается сотворенным». Из подвала поднимается Фуко с Элен Сиксу, берет «Малибу Оранж» и исчезает где-то наверху. Юдифь пользуется поводом, чтобы его процитировать: «Дискурс – не жизнь, его время – не наше». Байяр одобрительно кивает. Рой парней вьется вокруг Корделии и ее подруг – похоже, они здесь популярны. Юдифь цитирует Лакана, который якобы где-то сказал: «Имя – это время объекта». Байяр задается вопросом, нельзя ли с таким же успехом сказать: «время – это имя объекта», или «время – объект имени» и даже «объект – имя времени», или еще «объект – время имени», или просто «имя – объект времени», но вот он берет еще пива, затягивается пущенным по кругу косяком, и вырывается крик души: «Но у вас ведь есть право на участие в выборах, развод и аборты!» Сиксу хочет поговорить с Деррида, но его плотно окружила ватага юных почитателей – стоят как вкопанные. Слиман старается обходить Кристеву. Байяр спрашивает у Юдифи: «Чего же вы хотите?» Сиксу слышит вопрос и вклинивается в разговор: «Комнату!» Сильвер Лотренже, основатель журнала «Семиотекст», стоя с орхидеей в руке, разговаривает с переводчиками Деррида – Джеффри Мелманом и Гаятри Спивак, которая восклицает: «Gramsci is my brother!» [373] «Грамши – мой брат!» ( англ .) Слиман говорит с Жан-Франсуа Лиотаром о либидинальной экономии [374] Книга Ж.-Ф. Лиотара «Économie libidinale», «Либидинальная экономия», вышла в 1974 г. и о постмодернистской трансакции . «Pink Floyd» поет «Hey! Teacher! Leave them kids alone!» [375] «Эй! Учитель! Оставь детей в покое!» ( англ .) Строка широко известной песни из альбома «The Wall» («Стена»).

Сиксу говорит Юдифи, Байяру и Симону, что впереди новая история, которая мужикам даже в страшном сне не снилась: еще бы, ведь тогда вся их концептуальная ортопедия – побоку, и уже начинает ломаться машина-манок, но Симон больше не слушает. Он разглядывает компанию Корделии, как будто ведет рекогносцировку в стане вражеских сил: шесть человек, трое парней, три девицы. Без них оно и так было бы непросто, – в смысле, к ней подкатить, – а в такой конфигурации вообще нереально.

И все же он делает шаг вперед.

«Белая, физика – супер, ношу юбку и бижутерию – использую все коды моего пола и возраста», – он мысленно пытается проникнуть в голову девушки. И, проходя мимо нее, слышит, как она произносит по-французски, играя на публику с неподражаемым эротизмом: «Супруги – как птицы: неразлучны, неуемны, сидят в клетке и тщетно машут крыльями, просунув их сквозь решетку». Акцента не слышно. Один американец что-то говорит ей по-английски – Симон не понимает. Она отвечает сначала на английском (также без акцента, насколько он может судить), а затем, выгнув шею: «У меня ни разу не было историй любви, только романы». Симон решает, что пора взять бокал, а лучше два. (И слышит, как Гаятри Спивак говорит Слиману: «We were taught to say yes to the enemy» [376] «Нас учили говорить врагу „да“» ( англ .). .)