Валентин Лавров - Царские сокровища, или Любовь безумная

Зверев сразу повеселел:

— Что прикажете сделать, господин полковник?

Соколов спокойно отвечал:

— Еще раз сходить во вражеские окопы, но не с Захаровым, а со мной.

— С вами, к немцам? — изумился подпоручик.

— Со мной, — подтвердил Соколов. — Я своими глазами желаю убедиться, что у немцев плохие дела. Как думаешь, они меня в плен не возьмут?

Зверев задумался:

— Если не узнают, что вы полковник, и если мы принесем им хлеба, наверное, пленять не станут. — С любопытством бросил взгляд на Соколова. — А мне за эту самоволку голову не оторвут?

— Я тебе сказал: Джунковский простит, а другим подробности наших отношений знать не обязательно. Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами. Понял?

— Я никому ни слова не скажу, ей-богу! — Перекрестился.

— Но немцы стали минировать свой передний край. Не боишься на мину нарваться?

— Боюсь, а что делать? Раз приказано, то пойду.

— Это дело добровольное.

— А я и пойду трястись добровольно, — негромко рассмеялся Зверев.

— Идем завтра ночью.

— Значит, я свободен? — В голосе звучала радость.

Соколов остановил счастливый порыв:

— Меру пресечения тебе, Володя, никто не изменял. Тебя сейчас снова посадят под арест — для порядка, чтобы не вызывать кривотолков, а покормят как надо.

Зверев озабоченно спросил:

— Захарова покормить бы, а? Он плохо тюремный голод переносит…

— Молодец, о друге беспокоишься. Покормим!

— Как же я к вам попаду, если за решеткой сидеть буду?

— Посадят, но вовремя освободят. В какой час лучше всего идти?

— На рассвете, где-то в половине четвертого. Часовому, чтобы стрелять не начал, следует чего-нибудь принести, табачку или еще чего. А мы пойдем не с пустыми руками? Нам хлебушком раздобыться бы…

Соколов успокоил:

— Продукты и курево я достану. Ты приходи к офицерскому домику. Видишь, вон, угловое окно? Это мое. Все понял?

— Так точно! — Глаза подпоручика Зверева сияли счастьем: вместо тюрьмы его ждала забавная прогулка и полное прощение грехов. Он с юношеской горячностью произнес: — Можете мне верить, я за вас, господин полковник, хоть в огонь.

— Если бы не верил, не шел бы с тобой в разведку. Ну, топай на гауптвахту, выспись да скажи, чтобы тебя посадили под одиночный арест.

Зверев отправился на гауптвахту, весело насвистывая «Боже, царя храни!». Несмотря на поздний час, ему подали трапезу — с офицерского стола, с полбутылкой красного вина под бифштекс. Главным поваром в дивизии был Егор Исаев, бывший кулинар из московского ресторана «Яр».

Соколов пришел к себе в комнату и улегся на узкую походную кровать. После того как его голова коснулась подушки, прошло не более десяти секунд, как богатырь забылся беспробудным сном.

Прибыв в дивизию, Джунковский первым делом приказал освободить от ареста командира пятьдесят восьмого стрелкового полка Элерца. Затем Джунковский принялся за канцелярскую работу. Он тщательно изучал все поступающие бумаги, диктовал машинисткам исходящие, подробно отвечал на вопросы начальства.

И сейчас, уже ночью, он часа два разбирался в скопившихся бумагах.

Спать лег, когда солнце осветило макушки дальнего леса. Долго ворочался, ибо голова пухла от мыслей и забот.

Проснулся Джунковский вместе с всеобщим подъемом, в шесть, и для начала выпил большую чашку кофе — крепкого, со сливками. В этот момент в открытое окно просунулась голова. Бодрый и, как всегда, жизнерадостный, Соколов строго произнес:

— Владимир Федорович, сами пьете, а другим не предлагаете? Аромат до вражеской территории, поди, дошел…

Джунковский обрадовался:

— Кофе хочешь? Полковник, куда же вы в окно? У нас двери есть. Ну сколько в тебе детства!

Соколов легко перемахнул через подоконник, поинтересовался:

— Чем с утра заниматься будем?

— Поеду к бунтарям — в пятьдесят восьмой полк.

Соколов посоветовал:

— Их надо скорей в штыковую атаку посылать, сразу вся дурь сойдет.

Джунковский охотно согласился:

— Да, проверенный педагогический прием, — и пригласил: — Хочешь, поедем со мной.

Соколов обрадовался:

— С удовольствием! Ты, Владимир Федорович, как всегда, верхом? Прикажи, чтобы и мне заседлали. Когда-то в Преображенском полку первым наездником был, — засмеялся, — а ныне вельми корпулентным стал, как бы коню хребет не сломать.

— Подберем, Аполлинарий Николаевич, конька под твою стать.

Вскоре оба друга верхами отправились к мятежному полку. Неподалеку затарахтел аэроплан, затем стрекозой взмыл в голубое небо. В воздух поднялся «Фарман».

— У тебя в дивизии есть самолеты? — удивился Соколов.

Джунковский тяжело отдулся:

— Да, аэроплан ни от врагов, ни от друзей не утаишь! Для воздушной разведки в состав дивизии вошел девятый корпусной ВО — воздухоотряд. В нем, кроме трех воздушных шаров, есть два биплана «Фарман».

Соколов возмутился:

— И ты, ваше превосходительство, молчишь? Это сущее безобразие!

— Может, это военная тайна, — рассмеялся Джунковский. — Особенно для тебя, Аполлинарий Николаевич. Ведь ты без самых опасных приключений и дня прожить не можешь.

— Какая тайна? Прокатиться на аэроплане над вражеской территорией — мое любимое занятие. Две-три бомбочки в подарок врагам сброшу.

— Аэроплан не угробишь?

— Он бы меня не угробил, а я его лелеять буду.

Джунковский пообещал:

— Сегодня дам указание командиру воздушного отряда полковнику Виктору Владимировичу Ильченко. Сам — высоченный красавец, характером — былинный герой. Страха не ведает. Я тебя с ним познакомлю. Боюсь, его уговорить не удастся, он очень аэропланами дорожит.

Соколов хохотнул:

— А я и не собираюсь уговаривать: добром не даст полетать, так я этот «Фарман» силой захвачу.

Пятьдесят восьмой полк был построен на довольно просторной площади, как раз перед бивуаками, в которых он был размещен.

Соколов, желая как бы оставаться в тени, заехал позади строя, не спеша и с явным удовольствием дал хода коню.

Джунковский, в свою очередь, гарцевал перед строем на резвом молодом кабардинце. Придержав за узду скакуна, остановился возле дивизионного оркестра, бодро и громко поздоровался.

Солдаты, хотя без обычной веселости, отвечали.

Джунковский поехал вдоль рядов, с нарочитой пристальностью всматриваясь в лица, словно пытаясь получить ответ на вопрос: «Ну, братцы, как ваше настроение? Боевое? Или бунтовщицкое?»

Солдаты вели себя пристойно, лишь редкие глядели на командира дивизии исподлобья, словно вызывающе.

Джунковский кивнул стоявшему рядом начальнику штаба:

— Дайте приказ! — Поправил очки, напрягая голос, зачитывал гневные строки, написанные минувшей ночью.