Генрих Аванесов - Земля Бранникова

Услышав эти слова, сотрудник министерства иностранных дел, совсем не дипломатично хлопнув дверью, вышел из зала.

Итог выступлениям подвел Алексей Федорович. Он не дал разгореться дискуссиям, сказав, что в нынешних обстоятельствах они абсолютно бесплодны. Но оба докладчика, каждый по-своему, правы. С одной стороны, Россия действительно перестала быть идеологическим противником Запада. В новых реалиях она должна заново встроиться в систему международных отношений, что сделать совсем непросто. Непросто, в первую очередь потому, что волку очень трудно рядиться в овечью шкуру. Я думаю, что весь мир хорошо понимает: волк никогда не станет овцой. И мы сегодня меняем роль вожака своей социалистической стаи на роль члена совсем не овечьей, а скорее другой волчьей стаи, где вожаком давно уже стали США.

За последние несколько лет наша страна полностью потеряла буферную зону, созданную в результате второй мировой войны. Все страны бывшего социалистического лагеря потянулись в другую стаю. И то, что мы называем СНГ, тоже временно. Многие из входящих в это объединение стран потянутся туда же. Смоленск снова, уже в который раз, стал пограничным городом.

Недавно в нашу страну вернулся известный журналист-международник Александр Бовин. Последние пять лет он провел на дипломатической работе. Был послом сперва СССР, а потом России в Израиле. Он, не стесняясь, пишет о низкой компетенции руководства нынешнего министерства иностранных дел. Полностью заброшена дипломатическая работа с бывшими социалистическими странами и не начата работа с новыми самостоятельными субъектами международного права, пока членами СНГ, такими как Украина, Молдавия, Грузия и другими.

При этом Козырев говорит:

— А что такое МИД? Это я и пара самолетов.

Такое вот отношение министра к своему министерству. Невольно хочется сказать: каков поп, таков и приход. Трудно надеяться, что остальные намного лучше.

Теперь о другом. Только что с этой трибуны звучали слова о стремлении людей и животных к доминированию над себе подобными. У человека гораздо больше возможностей проявить свои способности, чем у наших лесных сородичей. Человек может быть первым в спорте, в искусствах, в науках, в своей профессии. И отстаивать свое первенство победителям приходится практически всю жизнь. Или уступать его. В этом смысле политики ничем не отличаются от, скажем, футболистов. Сидя на трибунах, мы можем радоваться красивой передаче или сопереживать пропущенному вратарем мячу.

Ошибки во внутренней и внешней политике, в управлении хозяйственной деятельностью страны совсем не так заметны, как у футболистов, да и бьют они не по воротам, а прямо или косвенно по каждому из нас вместе или по отдельности. Когда как. Но бьют основательно. Их усилиями страна быстро, очень быстро теряет накопленное: науку, образование, медицину, промышленность, наконец, армию. Идет деиндустриализация страны.

Опыт последних столетий говорит о том, что в нашей стране, как бы ни назывался ее лидер, он все равно становится царем, монархом, притом абсолютным. Вокруг него быстро формируется весьма плотный ближний круг, который часто подталкивает своего лидера к сумасбродствам, но готов, не жалея сил, оправдывать их в глазах общества. Они никогда не скажут: «Акелла промахнулся!»

В их интересах как можно дольше поддерживать его власть, иначе они сами останутся без нее. Вот для того, чтобы лидер не стал абсолютным монархом, и придумана демократия, основа которой — независимость законодательной и исполнительной властей, суда и прессы. А еще сменяемость власти. Этим у нас пока и не пахнет. Так у нас будет и впредь до тех пор, пока в стране не созреет то, что называется гражданским обществом, а этого еще ждать и ждать.

В его словах было много горькой правды: потому и государству сегодня не до нас. Не до науки и не до промышленности. Государство перестало играть роль заинтересованного заказчика. Его нынешняя задача состоит в том, чтобы создать в стране рыночные отношения, от которых оно убегало последние семьдесят лет. Когда-нибудь, наверное, это произойдет, но нам до этого не дожить. Власть упустила момент, когда можно было начать с булочных и парикмахерских, вырастить средний класс и постепенно провести приватизацию промышленности. Теперь все мы оказались во власти дикого капитализма. Такого же, каким он был лет сто, сто пятьдесят назад на диком западе США.

Теперь остается только надеяться и ждать. Надеяться на то, что мы больше никогда не вернемся к торжеству единственно верных идей и учений, на то, что протест, который гнездится в каждом из нас, не превратится в бунт кровавый, беспощадный и бессмысленный. Надеяться надо и на то, что распродажа достижений советской власти и природных богатств страны не обнулит запасы, оставит что-нибудь потомкам. И ждать, ждать, когда в стране сформируется гражданское общество с его механизмами сдержек и противовесов, которое не станет мириться с самовластьем. Помните, Пушкин писал:

…Россия вспрянет ото сна,

и на обломках самовластья

напишут наши имена!

— А сколько ждать? — выкрикнул кто-то из зала.

— Ждать, как видите, придется долго, — ответил Алексей Федорович, — Пушкин написал эти строки почти двести лет назад. Наверное, надо уметь ждать. А сколько? Кто же может ответить на этот вопрос? Сколько потребуется. Минимум несколько десятилетий, пока не нарастет достаточный культурный слой. Он очень легко разрушается, особенно в такие времена, как сейчас, когда лучшие мозги покидают страну, и очень долго и трудно восстанавливается в более благоприятных условиях.

Алексей Федорович хотел сказать что-то еще, открыл было рот, но с досадой взмахнул рукой и замолк, низко склонив голову. Видно было, что ему стало нехорошо. Несколько мужчин из первого ряда подбежали к нему, подхватили под руки и помогли спуститься в зал. Хотели вызвать скорую помощь, но Алексей Федорович сказал, что ему уже лучше, и попросил отвезти домой.

Больше в институт Алексей Федорович уже не вернулся. Болезнь заставила его сидеть дома.

За свою долгую жизнь Алексей Федорович практически никогда не болел. Бывали, конечно, легкие недомогания, простуды, гриппы. Денек-другой дома, чтобы никого не заразить, и снова на работу. С возрастом гипертония стала наступать, но и на нее управа до сих пор находилась, а тут вот такое накатило. Лежать приходится, причем по своей воле. Двигаться сил нет. Зато для мыслей простор необыкновенный. Ничто не мешает. А о чем может думать человек, занимавшийся всю жизнь техникой? Конечно же, о ней, родимой. Так что начал свои размышления Алексей Федорович с дорогих его сердцу роботов.