Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– Точно так, – согласился ванька. – У красных только во лбу. Тут их и не различить…

И все трое решили, что не отличить, у кого большевицкая звезда на лбу – у чекиста, жида, большевика или у красного солдата или командира. А теперь и у царя она, да зачем ему?

– Затем, – пояснил ломовой Аким, – что Государь такой знак даёт: большевиков он на службу себе возьмёт. Заместо дворян. А коммунистов разгонит. И к белым офицерам у него тож доверия нету. Там же дворяне одне собрались. Оттого и говорит народу Государь: предали дворяне с офицерством и его, и Святую Русь. И он их всех покарает.

– Погодь, погодь, Аким! – вдруг спохватился лихач Елфим. – Дак как же Государь по Сибири ходит, коль его немцы к себе затребовали? И в Германию вывезли?

– А кто тебе таку дуру сказал, что в Германию? – усмехнулся свысока Аким.

– Дак ты ж сам сейчас и сказал!

– Фефёла ты, Елфим, был такой и будешь! – заявил торжествующе Аким. – Немец, он только семейство Государево забрал для схрону, а Государь отказался к немцу ехать. Не брошу, грит, никогда Рассею – и точка! А то какой же я буду царь в той Германии? Русский или заграничный? Нет, от Рассеи-матушки я никуда. Так и сказал немцу!

Елфим снова взялся за бороду.

– Не сильно-то он её соблюдал, Рассею… – хмуро возразил он. – Чаво ж он тогда с престола сошёл? Сам же сошёл – никто его не скидывал оттедова. Отрекшись! А, Петруха? – спросил он у ваньки. – Что скажешь на то?

– На все воля Божья, – вздохнул Петруха.

– Вот оно! – торжествующе заявил Елфим. – Сам говоришь: без воли Божией ни один волос с головы не выпадет! А тут царя с престола сверзить. Разве такое без Бога бывает? Или не бывает? – хитро прищурился он.

– Не бывает! – согласился охотно Аким. – У Бога на всё свой расчёт и порядок. Вот и попустил Господь смуту и отречение. Чтоб народ пострадал, от грехов очистился, потом лучше станет – помилует Господь. Он и Государя таким манером от дворян отодвинул, которы кровь нашу пили. Простой народ обдирали, как липу. Пороли и вешали за недоимки и за народную правду. Дворяне никогда на свою руку охулки не положат. Одну войну затеяли, другую. А Государь сроду не хотел войны, он слушал, что народ христьянский думает – через Григорья Распутина, старца из Покровского Тобольской губернии. Так, значит, старец и не велел Царю русский народ на войне истреблять. От тогда дворяне старца Григорья и убили. Потому как война нужна только дворянству, генералам, и фабрикантам, и сельским мироедам. Чтоб мошну набить ещё туже. И остался Государь-батюшка один супротив господ. А вот таперича настало время, сей день Господь царя-батюшку поддержал. Сначала спас, когда от престола подале отодвинул. Одна гибель от того престола шла. Потом снова вернёт, не задержит, когда Расею от злых господ очистит. А до того Государь плавает и будет плавать в студёном море на белом корабле, а корабль тот к берегу никогда не пристаёт. Только ежели Государь простому народу явиться захочет, тогда причаливает.

Тут мужикам принесли щи и кашу с требухой и полштофа водки. Степенно перекрестившись, одни одновременно опрокинули по стопке и неторопливо принялись за еду, постукивая деревянными ложками.

Соколов зачем-то вытащил из глазницы свой протез и принялся с азартом полировать его рукавом, и особенно тщательно – чёрную радужку. Сергеев молча наблюдал, едва удерживая брезгливую гримасу и, наконец, заговорил.

– Вот так, дорогой коллега! – с бодрой уверенностью заявил он. – Слышали, что народ-то говорит! Жив царь. А мудрость народную никто отрицать не может. Надеюсь, вы тоже не станете, – он уже забыл, что пять минут назад проклинал царя.

– В чем вы её узрели, мудрость пресловутую? – презрительно бросил Соколов. – В том, что галлюцинация царя в зипуне ходит среди пьяных и дураков? Значит, свойства здешней сивухи таковы, что после второго стакана кого угодно увидеть можно. Змея Горыныча, например, с красной звездой на харе. Или Бронштейна-Троцкого с православным крестом на груди.

И со шлепком загнал протез на место.

– Я всегда восхищался вашей способностью увидеть в бесспорном явлении новые, спорные оттенки, – с лёгкой обидой проговорил Сергеев.

Соколов долго равнодушно смотрел сквозь коллегу и вдруг вспомнил, что отец судебного следователя Сергеева был крещёным евреем.

– Тем не менее! – уверенно продолжил Сергеев. – Тем не менее, даже у учёных, в частности, у знаменитого исследователя русского народного творчества профессора Грота на этот счёт сформулирован основополагающий принцип: «Любая народная легенда имеет ноги».

Соколов усмехнулся.

– Профессор Грот, может быть, прав, – снисходительно произнес он. – В рамках своей науки. Но вы же сами только что сказали – легенда. Сиречь выдумка. Будь он хоть с ногами, хоть копытами. Вот пусть Грот и занимается сказками, а мы займёмся своим делом. Фактами. А не дурацкими выдумками.

Сергеев пожал плечами и глянул в сторону буфетной.

– Впрочем, всецело соглашусь и с вами, и с профессором Гротом. У легенды, которую мы сейчас услышали, действительно, есть ноги, – продолжил Соколов, – Хотелось бы только узнать, какая тварь эти ноги приделала, а какая запустила сию бредятину в свет и заставляет её разгуливать повсюду, сбивая мужика с толку. Надо же! – физиономия Соколова злобно перекосилась. – Только вообразить: царь с красной звездой на картузе! А?

– На собольей шапке, – уточнил Сергеев.

Соколов визгливо расхохотался.

– Да хоть на заднице! – крикнул он. – Завтра услышим от этих неграмотных идиотов, что Государь под красным флагом ведёт в бой войска товарища Троцкого против Колчака! Потому что Колчак – адмирал, стало быть, изменил царю.

Сергеев лишь развёл руками: мало ли какие диковины бывают на белом свете, но они существуют, даже самые невероятные. Никуда от них.

От необходимости продолжать тему избавил половой.

Звякнул графинчик, весь в ледяной шубе. На столе запылали красным жаром две тарелки сибирских щей с густо рубленой свёклой, с капустой-хряпой, с непременной мозговой костью и с горстью нечищеного чеснока. Неочищенный чеснок во щах зимой – изобретение сибирского крестьянства, лучшее средство от скорбута. Икры и белуги всё же в трактире не оказалось, зато половой принёс, помимо стерляди, четыре огромных куска омуля. Соколов сморщил нос.

– А вот мы щец сейчас! – весело заявил следователь Сергеев и потёр ладони. Взялся за графин, открыл пробку. – Не возражаете, коллега?

Следователь Соколов благодарно кивнул, потом двумя пальцами несмело взял тяжёлую гранёную чарку на ножке и загрустил, глядя на густую от холода водку. Вздохнул и чарку поставил.

– Что-то побаиваюсь, – признался он. – Два дня в желудке пусто.