Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– Не волнуйся, Маня, всё будет хорошо. Слушай, что господин следователь говорит. Мы тебе не враги. Твой муж уже ответил за всё. Даже с лихвой.

– Ответил! – горько повторила Медведева. – Вам он ответил – только за что? А мне детей поднимать одной. Кормить как?

Она всхлипнула и отвернулась.

– Ваши вчера двух лошадей свели у меня со двора, потому как будто от большевиков. Ну, муж был большевиком, так он меня не спрашивал, когда к ним записался. И детей не спрашивал. Разве они виноватые за отца? Дети – тоже большевики? Павел работал, заработок приносил, а теперь как? И лошади тоже большевики, что ль? Зачем отобрали у вдовы-то?

– Сейчас вдова вдове – рознь, – назидательно сказал Соколов. – Время такое.

– Какая там ещё рознь? – повысила голос Медведева. – Смерть – она любого мужа берет одинаково. Хоть белого, хоть красного. И горе одинаково, и сиротство не такое, чтоб одному горькое, другому сладкое. Чем малых кормить?

– У тебя корова осталась, – заметил Степных.

– Оста-а-алась! – протянула с обидой Медведева. – Сегодня осталась, а завтра? Ведь и корову отберёте!

– Тут уж не наше дело, а судейское, – добавил Степных. – По мне, так я у любой вдовы ничего не отнимал бы, если не краденое.

– Краденое?! – вскипела Медведева. – Ты что говоришь, бесстыдник! Да чтоб у нас!.. Как ты смеешь своим языком!

– Так! – решительно остановил её Соколов. – Хватит! Быстрее закончим – раньше уйдёшь. Или ты до утра хочешь тут с нами разговаривать?

Она молча отвернулась.

– Скажите, Мария Даниловна, – строго начал Соколов. – Что вам известно по делу об убийстве семьи бывшего императора Николая Александрович, его жены и детей?

– Что!.. – огрызнулась Медведева. – А то ж известно, что и всем.

– А точнее? Что всем известно?

Медведева задумалась, шевеля губами, словно на молитве, и сказала – уверенно и жёстко:

– Мой муж Павел не убивец. То мне известно совсем точно. Он не мог стрелять в семью, да ещё и в детей. Тем паче, в царских. Паша добрый был.

– Понимаю, – сочувственно произнес Соколов. – В такое трудно поверить. Однако же там был, принимал участие. Да и сам не отрицал, – закинул удочку Соколов.

Но Медведева оказалась не так проста, на крючок не попалась.

– Отрица-а-ал! – презрительно протянула она. – Мало что он у вас отрицал. Били, вот и отрицал. Битый – он любую напраслину на себя возведёт!

– Напраслина или нет – не вам решать, – жёстко заявил Соколов.

– Мария… – подал голос Степных и глянул на Соколова. – Позволите – я как её сосед?

Тот кивнул.

– Мария! – продолжил Степных. – Господин следователь тебе добра хочет, ничего плохого не будет. Просто расскажи, Маня, как можешь.

Медведева насупилась. Помолчав, сказала:

– А корову со двора не сведёте? Помрём же без неё.

– Не сведём! – пообещал Соколов. – Вас лично никто не обвиняет.

– А что лошадей отобрали? – повысила голос Медведева.

– Лошадей сейчас у многих мобилизуют в армию. Потерпи, армия тебе за лошадей заплатит или таких же вернёт.

Медведева вздохнула:

– И не знаю, что говорить вам…

– Ты, Маня, просто расскажи о Павле, – сказал Степных. – Как вы жили, каким он мужем был, что про царскую семью говорил.

Медведева всхлипнула и разрыдалась. Слезы лились ручьём, она вытирала их уголком старенькой шали.

– Ну-ну, Маня, – с неожиданным сочувствием сказал Соколов. – Что прошло – того уж нет, не вернёшь. А нам всем – и тебе, и детишкам твоим жить, – он указал Степных взглядом на стакан.

Степных налил воды из графина и подал Медведевой. Она сделала несколько крупных глотков, зубы её стучали о край стакана. Выпив половину, вернула стакан, вытерла крепко глаза и сказала мучительно-спокойно:

– Паша мой был – таких мужиков днём с фонарём не сыщешь. Добрый, ласковый. Всех ему было жалко – даже курёнка зарезать не мог, к соседу ходил, – она кивком указала на Степных.

– Да, бывало, – подтвердил он. – И курицу, и овцу. И свинью просил меня заколоть. Не любил крови.

– Жалел! – с нажимом возразила Медведева. – Всё живое жалел. Кровь видеть не мог.

– Так-так, понятно, – согласился Соколов. – А как вы с ним познакомились, как поженились?

Усмехнувшись, Медведева ответила с таким видом, словно хотела сказать: дескать, вы всё равно ничего не поймёте.

– Женихом Павел был хоть куда. Все девки в селе на него заглядывались, а выбрал он меня. Чем приглянулась, уже не знаю… Наверное, потому, что и я его сильно полюбила… По профессии Павел сапожничал, а в последнее время, до Красной армии, работал на Сысертском заводе, выучил заводскую профессию. Охо-хо! – она задумалась. – Мне двадцать шесть лет сейчас. А мы с ним десять лет прожили душа в душу – как десять дней прошло. Муж мой – человек грамотный, не пьющий и не буян. Меня он сильно любил, и детей тоже и очень заботился о нас. А когда война началась, Павел сам, по своей воле, записался в ополчение народное, но через два месяца его освободили и обратно на завод вернули, потому что он был горнозаводской рабочий. На заводе он стал сварочным мастером, а сапожничал теперь дома, в свободное время. Так ещё добавочно зарабатывал. Потом – революция. После неё, до масленицы ещё, – он ещё на заводе работал. А после масленой записался в красную гвардию…

– Сколько ему платили? – перебил Соколов.

– Тут я наверное не знаю. В Троицу он уехал служить. А на меня и детей платил местный совет рабочих депутатов. Сто семьдесят рублей каждый месяц, нам на всё хватало и оставалось немного. А после Троицы он поехал служить вместе с каким-то Дутовым, они с ним против казаков воевали.

– С Дутовым? – удивился Соколов. – С Александром Ильичом? 36

– А уже не помню, как его звали, – отмахнулась Медведева. – Дружок пашин какой-то. Верно, вместе на заводе работали. Я его и не видела никогда, он к нам в дом не приходил.

Соколов и Степных переглянулись.

– Что? – подозрительно спросила Медведева. – Чево вам не так?

– Ничего, ничего, Мария Даниловна, – сказал Соколов. – Продолжайте. Нам всё интересно.

– Ну что же… Послужили Павел с Дутовым. И на Страстной неделе, дня за четыре до Пасхи, Паша вернулся домой. Служба военная кончилась. После того Паша прожил дома около трёх недель… – она задумалась.

– А дальше что? Проснись, Маня! – сказал Степных.

– Погодь, Никола, я припоминаю, когда это… когда в охрану… Вспомнила: в начале мая! Записался он в команду для охраны того дома, где царская семья содержалась.

– Добровольно записался или мобилизовали? – спросил Соколов.

– Так разве он один такой был? – отмахнулась Медведева. – С ним ещё человек тридцать горнозаводских. То ж всё равно как работа – только другая, не в цехе. Приехал на завод комиссар Мрачковский, предложил записаться всем, кто хочет, никого не заставлял. В местном совете запись была. Жалованье положили четыреста целковых в месяц при готовой квартире и столе – от екатеринбургского совета.