Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

Классически неразрешимое противоречие. Как его разрешить? Он не знал, и ничего разумного в голову не приходило. «Ладно, подумаем завтра, – решил Соколов. – А теперь спать – долго, крепко, до конечной станции…»

И сию же секунду уснул, книга выпала из рук и шлёпнулась на пол.

Тихонько поднялся с дивана Степных, поднял книгу и аккуратно положил на столик. Приложил парусом ладонь к верху лампового стекла, дунул на неё и погасил огонь.

Следователь Соколов решил прямо с вокзала, не попив даже чаю, немедленно идти к генералу Дидериксу и отчитаться о командировке.

Поручик Соколов, узнав, где ближайшая офицерская столовая, решил искать, тоже немедленно, способ поскорее вернуться в Пермь.

Следователь выписал на всякий случай поручику повестку, где указал, что поручик был допрошен по важнейшему делу, не терпящему отлагательств. Дело же стоит на контроле у самого Верховного правителя.

Поручик аккуратно сложил вчетверо повестку, сунул в нагрудный карман френча и застегнул пуговицу. И вдруг спросил, простодушно глядя следователю в стеклянный глаз:

– А почему бы не назвать его президентом? Как у людей теперь принято.

– Кого назвать? – удивился следователь. – И у каких людей?

– Адмирала. Ведь в Европе сейчас все президенты.

Следователь с полминуты разглядывал поручика единственным глазом.

– Во-первых, юноша, в Европе только одна страна имеет президента – Франция. Все остальные – монархии. Почти все. И потом, зачем президентом? Может, сразу царём Колчака?

Однако поручик почувствовал подвох и увернулся:

– Царём? Так ведь у нас ещё династия есть, действующая, законная… Великий князь Михаил, иностранцы пишут, в Сиаме остановился. Только чего ждёт, почему не здесь?

– Пишут? Вы читали сами?

– Сам не читал. Штабные читали и рассказывали, как Родзянко с Керенским у Михаила власть отобрали, законную. Ещё на престол не взошёл, а его и скинули. Здесь ему надо быть, а не у косоглазых скитаться. Тем более что… – тут поручик неожиданно замолчал и стал внимательно рассматривать носки своих изрядно потасканных, но тщательно вычищенных сапог.

– Тем более что? – переспросил следователь.

Вздохнув глубоко, поручик махнул рукой:

– Да так, пустое. Болтовня армейская…

– Болтовня не всегда пустое, – возразил следователь. – Иногда и в ней смысл можно найти. Продолжайте, поручик, я слушаю.

– Знаете ли, господин следователь, – смутился поручик. – Я и сам доносов не люблю. И доносчиков.

– А разве у нас официальный разговор? Я вас не допрашиваю, вы показаний не даёте, сиречь, не доносите. Так что же?

Поручик повздыхал, поборолся с собой и сказал, наконец:

– Так, разговоры… Среди офицерства и среди нижних чинов. Солдаты и офицеры мне доверяют, и я никого не назову.

– И не надо, – поддержал следователь. – Так и о чём же?

– Скажу. Но только для того, чтобы вы, как законник, знали, о чем армия думает, – решительно сказал поручик. – А армия… не любит Верховного. И всё его окружение. Не доверяет.

– Откуда же это недоверие? Ведь положение, кажется, с каждым днём лучше?

– Вчера голодному дали корку, сегодня – полторы, стало лучше. Ничего в крупном не меняется. Главное – Верховного назначили нам англичане с чехами. Сами они кто? Жулики, воры и мерзавцы. Кому Верховный больше всего доверяет? Самозванцу Гайде и палачу Зайчеку. Потом, с чего это вдруг адмирал взялся по суше корабли водить? Куда он разбазарил государственное золото? Почему в главных друзьях у него немец Гайдль? А эта его переводчица Тимирёва? Какая она переводчица – бордельная подружонка она, вот кто! Совсем стыд потерял. Отбил жену у лучшего друга, таскает её за собой, куда не след, с военными секретами делится… А сам женат и пятерых детей по заграницам прячет. Я не хочу сказать, что всё это правда, – спохватился поручик. – Народная молва – не более того. Но она выдаёт настроения людей. Им завтра в бой, а стрелять в таких же русских не очень-то и хочется. Главное, зачем. Чтобы старую власть вернуть? Или эсеров с кадетами на шею народу посадить?.. Вот что я хотел сказать вам, Николай Алексеевич напоследок. И не жалею.

– У Колчака всего один сын, – сумрачно отозвался следователь. – В Париже жена и сын от красных спасаются и от тех же эсеров.

– Всё равно, гражданин следователь. Нет в армии доверия к командирам. Не ко всем, конечно. Каппелю верят, ещё Войцеховскому, а вот Пепеляеву и всем чехам, друзьям Колчака, – ни на грош. Особенно его приятелю Сыровому, бандиту одноглазому! – тут поручик покраснел, спохватился из-за «одноглазого» и торопливо прибавил, чтобы смазать впечатление: – Я для чего это говорю: когда дойдёт дело до крупного, до решающих боев – солдаты побегут к красным. Сегодня перевес численный на нашей стороне. Но мысли солдата – за линией фронта. Наш прислушивается к разговорам о том, что у красных солдата кормят, тепло одевают, не оскорбляют. Зуботычины там запрещены, красный солдат идёт в бой обутым, вооружений у них полно, офицеры не воруют. А ещё солдаты, особенно, старые, повторных сроков, помнят, как совсем недавно на германском фронте отцы-командиры вели их, почти безоружными, на убой под немецкие снаряды… С чего же, дескать, сейчас этим же командирам солдата жалеть?

Поручик разгорячился, и следователь предложил ему говорить потише.

– Но это я не о себе! – снова на всякий случай спохватился поручик Соколов. – У меня лично совсем другое настроение и другие мысли. Не ошибочные, в отличие от тех, которые я вам сейчас просто пересказал. Для сведения вашего – не более того. Таких, ошибающихся, среди солдат и офицеров не очень много. Я сам до конца верю нашему Верховному правителю России единой и неделимой.

Следователь Соколов на то сказал, что это очень хорошо, и с такими настроениями, как у поручика, бойцы Сибирской армии и Добровольческой скоро погонят большевиков, а чехов и остальных иностранцев перевешают. Не всех, конечно, а явных мерзавцев. И что он, следователь, не сомневается, что ещё услышит о подвигах его, поручика, в будущих сражениях. А сейчас, если поручик не против, следователь с ним попрощается: дела, и с каждой минутой их становится все больше.

Генерал Дидерикс был бледен, как после бессонной ночи, и чем-то озабочен. Он делал вид, что внимательно слушает Соколова, но думал о чем-то своём. И только когда Соколов дошёл до свидетельницы Мутных, оживился:

– Блестящий ход! – восхитился он. – Да вы просто гений, Николай Алексеевич!

– Рутинное дело, обычная работа.

– Да уж – обычная… Работа, может, и обычная, но результаты!.. Скажите, что же нам делать с этим Шерлоком Холмсом из военного розыска? Вред от кипучей инициативы Кирсты очевиден. Хорошо на большевичков поработал, теперь должен ответить. Осталось решить, как.