Валентин Лавров - Ненависть вождя и любовь разбойника

В воздухе повисла тяжёлая тишина.

Петерс уловил паузу, пожевал губами, согласно закивал головой:

— Вы правы, Владимир Ильич! Надо увеличить натиск. Так сказать, штурм унд дранг! Но в Московском ЧК всего сорок сотрудников, включая уборщиц и курьеров. И всё время несём невосполняемые потери.

Ленин задохнулся от гнева:

— Что я слышу? — Скривил рот: — «Невосполняемые»? У нас миллионы сочувствующих. Кто вам мешает восполнять потери? Приказываю: в самое короткое время необходимо усилить ряды ЧК! — Отдышался и вновь перешёл на нервный крик: — Идёт война не на жизнь — на смерть! Если мы не уничтожим врагов, враги уничтожат нас. Вербуйте, ежедневно вербуйте на внутренний фронт самых решительных, твёрдых, жестоких бойцов. Да не задрожит рука карающего пролетария! Убивать без всякой пощады саботажников, бандитов, вшивых интеллигентов! А вот сотрудникам ЧК создавайте хорошие бытовые условия, высокое жалование, награждайте отличившихся… С этой целью используйте добро, конфискованное у буржуев и их прихлебаев.

— Именно так! — подхватил Петерс. — Владимир Ильич, вы правы! Есть предложение: создать «ББ» — группу по борьбе с бандитизмом, конкретно — пока в Москве. Феликс Эдмундович нас поддерживает…

Ленин глубоко задумался, потом вскинул рыжую аккуратно подстриженную бородку:

— Правильная мысль, товарищи! Именно «ББ»! И название хорошее, выразительное. Кого рекомендуете в руководители?

— Товарища Мартынова Фёдора Яковлевича, — сказал Петерс. — Бывший рабочий славной своей историей «Трёхгорной мануфактуры», проверенный товарищ, недавно приняли в партию. Сейчас — разведчик боевого отряда ВЧК. Неустрашимый, матёрый сыщик! Готов рисковать жизнью ради Советской власти и лично ради вас, Владимир Ильич. Рекомендую!

— Пост важный! Обязан лично познакомиться с вашим товарищем.

— Владимир Ильич, должен предупредить: товарищ Мартынов, ну, как сказать, академий не кончал…

— И это очень хорошо, товарищи! В этих сраных академиях готовили контрреволюционеров! Что нынче главное? Преданность идеям революции! Всё остальное — тьфу! — Сплюнул и растёр лакированным штиблетом.

Вскоре пред очи вождя явился Мартынов. Он был прямодушен, глядел не мигая и не отрываясь на переносицу вождя, кипел жгучей ненавистью к белой сволочи, гнусным бандитам и буржуям. Он клялся в преданности идеям мировой революции и лично великому вождю мирового пролетариата товарищу Ленину. И очень понравился товарищу Ленину.

Прощаясь, Ильич долго тряс руку Мартынова и закончил беседу словами:

— В первую очередь жду поимки Кошелька! Товарищ Мартынов, все силы бросьте на ликвидацию этой отвратительной фигуры.

Мартынов уже три недели сидел в большом кабинете на Лубянке. Чертыхаясь, пытался разобраться в бумагах с грифом «Совершенно секретно». Образование и впрямь у него было не шибко высоким, самоучкой лишь выучился читать и писать.

Как и все хорошие практики, люто ненавидел бумажные дела. Однако секретные материалы не имел права поручить никому из своих сотрудников, ибо на конвертах теперь писали: «Секретно. Лично тов. Мартынову Ф.Я.»

Задребезжал телефон. В трубке он услышал таинственный полушёпот:

— Фёдор Яковлевич, это вы? Таракан вам звонит. Докладаю: Конёк, Лягушка и Чёрный в трактире армяшки гуляют.

— Кто такие?

— Это пацаны Яшки Кошелька.

— Адрес?

— А, как его? Ну, Большая Пресня, дом четырнадцать, в подвале. Трактир Гришки Асматьянца. Только что пришли, ещё небось посидят.

— Приметы?

— В дальнем углу сидят, справа. У Лягушки фингал под глазом и голова тряпкой замотана — вчера в драке получил. Меж своих поцапались. Херувим его уделал, а Херувиму голову Цыган проломил. Фёдор Яковлевич, у меня на служебные расходы деньги кончились. Когда получить можно?

Таракан был завербован недавно, Мартынов ему не шибко доверял. Три судимости, свой человек в воровской среде. Чекисты приедут брать бандитов, а там засада ждёт, жертвы будут большие. Так уже случалось, и не раз.

Крепко чекист задумался. Надо сказать, Мартынов действительно отличался исключительной храбростью. И вдруг пришла шальная мысль: «Если рисковать, так одному!»

Мартынов обычно ходил в сапогах со скрипом, фуражке со сломанным козырьком и обтёрханном пальтишке, чтоб не выделяться. Его не раз патрули задерживали: по одежде ничем от бандита не отличался. На недоумённые вопросы сослуживцев отвечал:

— Так безопасней, чем в форменной одежде светиться! Да и удобней… У меня не только соседи, даже домашние не знают, где я служу. Сказал: «разнорабочим в Гинекологическом институте на Большой Царицынской». Пусть проверяют! Ге-ге!

И вот теперь важнейшее сообщение. Счастливый шанс упускать было нельзя! Мартынову было двадцать шесть лет. Он был из тех, кто свято верил в идеалы партии и служил им беззаветно.

В декабре 1937 года его приговорят как врага народа к десяти годам концлагеря. Через пять лет он помрёт за колючей проволокой, ужаснувшись тому, во что превратились бредовые идеалы «светлого будущего».

А пока что у этого бесстрашного человека созрел боевой план. Он в соседнем кабинете сам себе оформил справку об освобождении, из сейфа вынул три казённых николаевских золотых червонца, поймал на Кузнецком Мосту извозчика и понёсся на Большую Пресню.

Трактир Асматьянца встретил гостя громкими разговорами гостей, стуком приборов, прокуренным кислым воздухом, лакеями в белых передниках, летавшими с подносами. В дальнем углу закусывала троица, у одного из них голова была замотана грязной тряпкой.

Мартынов, слегка пошатываясь, изображая пьяного, направился к троице, притворно низко поклонился:

— Господа хорошие, рюмашку позвольте для меня налить. Ик!

— С какой радости? — удивился Чёрный.

— Из Бутырки нынче выпустили. Я уж думал — прислонят жидовские сволочи к стенке, а они мне под задницу ногой: «Пошёл вон и не попадайся!» И на выходе даже не шмонали!

— За что тебя повязали? — Конёк подозрительно прищурил глаз.

— Да ни за что! Шёл по Никольской, сам, конечно, выпивши. Тут два легавых, тормозят: «Документы!» Дал легавым правильную ксиву. Стали мою ксиву ломать, вопросы задают, придираются к приметам, что в паспорте означены. Обозлили меня, обозвал их «мусорами и бездельниками»! Они меня повалили, ногами по ребрам побуцкали, деньги все выгребли и хотели отпустить. А тут как на грех «чёрный ворон» мимо фыркает. Они его тормознули и меня в него запаковали! Две недели держали, на допросы ни разу не выводили, а сегодня — праздник: «Пошёл вон!» И опять ногой, значит! Ну, нальёте, что ль?

Чёрный откинулся на спинку стула, поковырялся в зубах: