Валентин Лавров - Ненависть вождя и любовь разбойника

(Замечу, что первым восстал против пыток на предварительном следствии Лаврентий Берия. Однако сумел остановить это лишь после смерти Сталина. Внутренний приказ датирован 21 марта 1953 года.)

Вопрос был один:

— Где скрывается Кошельков, где его «малина»?

Хоть и бандиты, а понятие чести было: хранили молчание.

Эклерами не кормили, но в камеру таскали окровавленных, без зубов и сознания.

Любому мужеству есть предел. Если яйца зажмут дверями, то допрашиваемый ответит на любые вопросы, даже если не знает ответа. Чекисты этим секретом владели вполне. Владимир Ильич мстил за свой позор и унижение.

Кто-то из бандюганов не выдержал, назвал: «Дом Черкасова по Конюшковскому переулку».

Наградой за это была желанная смерть — пуля в затылок.

Бросились по названному адресу. Бандитов на месте не оказалось. Два дня пятнадцать доблестных чекистов сидели в засаде.

Ленин в Кремле бушевал. Требовал: «Пора, давно пора Яшку к стенке поставить!»

Люди не любят свидетелей их позора. Вожди особенно.

И вот, казалось, явилось чекистское счастье — в начищенных до блеска прохарях со скрипом, в красной рубашоночке с кожаным пояском, в новой фуражке с лакированным козырьком по переулку шёл красавец — Леха Кириллов по кликухе Сапожник.

Чекисты не дураки, но не смекнули, что это всего лишь приманка. Когда Сапожника схватили, чтоб транспортировать на Лубянку для допроса с пристрастием, раздался гром выстрелов. Доблестный жиган Сапожник бежал, а брусчатку окропила молодая кровь чекистов.

Взбешённый Ленин, не избегая простонародных выражений, грассируя сильней обычного, отчитывал Феликса. Феликс, напоминая произношением о своём польском происхождении, жёстко выговаривал Петерсу. Петерс с отчаянным латышским акцентом орал на рядовых, ни в чём не виноватых бойцов.

Зато в народе с упоением рассказывали легенды о неуловимом бандите-красавце Яшке Кошельке, о его щедрости, о том, что он помогает сиротам, грабит только богачей. По сравнению с этими легендами меркли подвиги заграничного Робин Гуда. Это был тот случай, когда простые люди сочувствовали разбойнику.

А что Яшка? Он устал от бандитской жизни, устал прятаться, устал вздрагивать при каждом стуке в дверь. Читатель удивится, но Яшка вёл дневник (хранится в архиве ФСБ). Красивым почерком, весьма грамотно Яшка писал: «Неужели всё кончено? О, кажется, я не в состоянии выдержать… Боже, как я себя плохо чувствую — и физически, и нравственно! За мной охотятся, как за зверем: никого не щадят. Что же они хотят от меня, ведь я дал жизнь Ленину». И далее: «Как жаль, что я не убил Ленина».

Под последней фразой подписались бы многие русские люди.

Тем временем судьба вынесла свой приговор.

В июне 1919 года ЧК завел дело № 1851 по обвинению сотрудников управления здравоохранения в различных преступлениях: торговле кокаином, подделке документов и пр. Задержали одиннадцать человек. Среди них, арестованная для количества, последняя и страстная любовь Яшки — Ольга Фёдорова.

Ольга с некоторых пор стала изысканно одеваться, украшала себя драгоценностями и питалась из Елисеевского магазина, в котором были самые изысканные продукты, но по большим ценам.

Посидев в душной, набитой несчастными женщинами камере, побывав на жёстких унизительных допросах, Ольга решила: «Яшка — лучший из людей, каких я встречала, я его крепко люблю. Но он всё равно не жилец. Не сегодня так завтра его пристрелят, а я могу спасти свою молодую несчастную жизнь! Господи, прости меня, прости мой грех! Я молода, я хочу жить».

И Ольга сдала Яшку:

— С потрохами!

Ольга сказала ошарашенному следователю:

— Я знаю, как поймать Яшку Кошелькова.

— То есть? — у следователя от удивления едва глаза не выскочили из орбит.

— С Кошельковым я познакомилась ранней весной. Случилось знакомство у нас на даче, что недалеко от железнодорожной станции Владычино — в девяти верстах от Москвы.

— Кто вас познакомил? — у следователя, писавшего протокол допроса, от радостного волнения аж руки тряслись.

— Мой брат Сергей, студент университета, изучает юриспруденцию. Он понятия не имел, чем Кошельков занимается, — у Яши прекрасные манеры, хорошая речь. Он представился комиссаром Караваевым и даже показал удостоверение ЧК. Он строен, красив и очень обходителен, в обращении мягок. Он блестяще образован, владеет несколькими языками — латынью, французским, немецким и татарским. Изучает английский. Мечтает уехать в Америку. Я поняла: ему очень нравлюсь. Яша завоевал мою симпатию. Ночевали мы вместе. Он объяснился в чувствах и честно сказал: «Я тот Яшка Кошельков, который отнял у Ленина авто и которого разыскивает ЧК!»

— Ваше отношение к нему после такого признания изменилось?

— Нет, он сумел меня очаровать. Был ласков и щедр. Мы продолжали встречаться… Он надеялся вместе со мной уехать в Америку. Уверена, Яшенька сейчас очень обо мне тоскует. Если вы меня освободите, то он тут же прибежит ко мне.

Ольгу отправили в камеру, а следователь немедля доложил руководству о потрясающем предложении Ольги Фёдоровой.

Фёдор Мартынов, чей кабинет был в главном здании во втором подъезде, не поверил своим ушам: «Невероятная удача!» Он поднялся на пятый этаж — там внутренняя тюрьма. Вызвал на допрос Ольгу.

Когда её ввели, на столике в дальнем углу, предназначенном для подследственных, стояли бисквиты, ликёр, колбаса, белый хлеб, горячий крепкий чай. Сладким голосом Мартынов завёл песню:

— Ольга Григорьевна, меня зовут Фёдор Яковлевич. Ваше предложение заманчиво. Напишите его… Мы учтём вашу заслугу перед страной Советов. Мы умеем быть благодарными. Помогите нам обезвредить Кошелькова, мы гарантируем вам свободу, жилую площадь в Москве и хорошо оплачиваемую работу.

— Фёдор Яковлевич, я помогу вам. Жилплощадь — хорошо, а пока хотя бы поместите меня в отдельную камеру.

В моей женщины курят, ругаются нецензурно — мне это неприятно. И хорошо было бы, если бы принесли книги, философские произведения Льва Николаевича Толстого. Это чтение меня успокаивает.

— Непременно! И вам будет обеспечен усиленный паёк, из ресторана «Иртыш» будут носить.

«Иртыш» располагался на том месте, где теперь Центральный детский мир.

Сразу после допроса Ольгу отвели в отдельную камеру, надзиратели сами перенесли её вещи. На ужин ей дали бифштекс под яйцом, жульен из птицы, стакан красного вина. Уже незадолго до отбоя (в 22 часа) корпусной (старший надзиратель) открыл в металлических дверях окошко (на уровне пупка) и протянул конволют (сборник, составленный из ранее самостоятельно изданных произведений печати, переплетённых в один том). — 14, 15 и 16 тома полного собрания сочинений Толстого: «Исповедь», «В чём моя вера», «Учение Христа…» и другие религиозные сочинения, изданные в 1913 году в типографии Сытина. По иронии судьбы именно Сытина не так давно обчистили бандиты.