Валентин Лавров - Ненависть вождя и любовь разбойника

— А покажи-ка, друг сердечный, справку об освобождении! Или, скажешь, тебе её не дали?

— А как же без справки? — Мартынов изобразил удивление. — Нацарапали и печать приложили. На, смотри! — сунул бумагу Коньку.

Конёк прочитал вслух, вернул справку Мартынову и затем налил полстакана водки. Протянул гостю:

— Пей! Да падай на хвост, присаживайся, страдалец — в жопе палец, подвиньтесь, мужики.

Замечу, в воровской среде тогда и теперь не говорят «садись» — это считается неприличным: «Могут накаркать!» По бандитскому этикету следует сказать «присаживайся».

Мартынов с явным наслаждением выпил, закусил солёным огурцом и сказал:

— Нужен мне Лягушка! Знаете такого? Где найти?

Бандюганы переглянулись. Лягушка с любопытством воззрился на говорившего:

— А зачем он тебе?

— Ему Лошадь должок прислал. Сказал, что здесь у армяшки Лягушка бывает.

Лошадь — кличка Иванова, который был недавно арестован во время перестрелки с легавыми. Лошадь в камере рассказывал, что у него изъяли пять николаевских червонцев, которые он нёс Лягушке, чтоб вернуть должок. Один из арестованных за пачку папирос доложил об этом следователю. Мартынов допрашивал Иванова, и тот не отрицал, что хотел вернуть долг.

— Ну, я Лягушка!

— Чем докажешь?

Бандит задрал рукав. Там синела старая воровская наколка — лягушка в короне.

— Чего принёс?

— Держи! — Мартынов положил на стол три николаевских золотых червонца. — Сказал, что ещё два червонца позже отдаст. Если чекисты не прислонят к стене.

— Молодец! Аккуратная ты личность! — загалдели бандиты. — Не пропить ли это рыжьё?

Мартынов тоже сделал взнос:

— Эй, халдей! Волоки рисовую водку. Две бутылки китайской, да шустрей!

Бандюганы одобрили:

— Ты хоть и фраер, а молодец! Освобождение обмыть надо. Дёшево отделался. Эти гады любят стрелять безвинных!

Выпили, закусили шашлыками. Бандюганы расспрашивали о Бутырке:

— Бухало достать можно? Есть ли дурь? Как шамовка? Торчат ли воры в законе или их сразу мочат?

Мартынов владел обстановкой и разговор поддерживал складно:

— Набили кичу всякой шоблой, бакланы недорезанные. Раньше были воры в законе, а теперь красножопые опустили их в загоне. Слово вякнул, тут же мусора оформят гуляш по почкам и отбивные по рёбрам. Зато шамовка в норме. При желании дурь можно заварганить. С бухалом легко. Хрусты есть, попка-надзиратель сбегает.

Посетовали: при новой власти в крытке бьют хлеще, чем при проклятом царизме. Так сказать, со всего пролетарского размаха. Наловчились бить в дых: сердце останавливается, а зенки на лоб лезут.

Мартынов поморщился:

— Будет душу травить! Что ж, теперь усраться и не жить?

Чекист вполне вошёл в доверие. Лягушка протяжно зевнул:

— Айда, братва, в баньку! Попаримся, поспим, а то голова трещит. Потом к марухам двинем. В Сандуны, может?

Конёк удивился:

— Ты, Лягушка, с ума сбрендил? Там нас каждая сволочь знает.

Чёрный предложил:

— В Проточный! На отшибе, там тихо. Пар хороший. В кабинке отдохнем.

На этом и сошлись.

Мартынов весело произнёс:

— Маруха ждёт меня, буфера — во! — и вдруг лихо запел:

Бандиты весело загоготали:

— Га-га! Ай да молодец!

Мартынов многозначительно произнёс:

— Бог даст, свидимся!

И впрямь, свиделись очень скоро.

Мартынов размышлял: «Взять голыми в бане — ох, как удачно! Особенно если уйдут все трое париться, одежду обшмонать, забрать оружие. Но это вряд ли. Оставят одного охранять, сейчас воришки в банях крепко работают. Но одного схватим. А остальные? Куда они голые сунутся? На улицу не побегут… А если в раздевальном зале найдутся их дружки? Ведь отбивать начнут, не дадут арестовать! Как быть? — Махнул рукой: — Положусь на волю божью, в случае чего перестреляю их. — И ухмыльнулся: — Или они меня!»

Выскочил из трактира, побежал в соседнее отделение милиции. Сразу к начальнику, сунул под нос удостоверение.

— Дай с десяток ребят, троих опасных бандитов задержать!

Начальнику отделения ой как не хочется давать не только десять, но даже одного. Он переложил бумаги на столе, поёрзал на стуле, подкрутил длинные усы и отрывисто сказал:

— Где ж, товарищ, я тебе армию такую найду?

— А сколько найдёшь?

— Возьми в дежурке Мишку Шура. Он здоровый, как медведь, отчаянный — жуть! Извиняй, больше помочь некем!

— Спасибо, товарищ! — Мартынов указательный палец направил в лицо милиционера, выдавливая каждое слово, медленно произнёс: — «Замечательно» ты борешься с контрреволюцией, ничего не скажешь! Тогда сам пошёл со мной, ну! Не пойдёшь, я тебя как саботажника в Лефортовский изолятор определю. Прямо сегодня! И под пролетарский неподкупный суд!

— Ты, Мартынов, меня не пужай! Я уже пуганный.

— Дело важнейшее! — У Мартынова от гнева задрожали ноздри. — Сам Владимир Ильич на контроле держит. Ленина уважаешь?

Вздохнул милицейский начальник, уж очень ему не хотелось вязать бандитов, тем более опасных — дело рисковое, подстрелить могут. Делать нечего, с Чека не поспоришь! Начал одеваться, два револьвера за пояс засунул:

— Где брать будем? В моечной? В раздевалке?

— Хрен их знает, где окажутся!

— В моечной хорошо бы, у голых оружия не будет, да и не убегут далеко, — мечтательно произнес милиционер. — Но как голых распознать?

— Кто к окнам бросится, в того стреляй! — усмехнулся Мартынов.

Но жизнь оказалась мудрей всех планов.

Позже Мартынов вспоминал, что едва они с двумя помощниками подъехали к бане, как в то же время туда на лихаче подкатили трое знакомых бандитов. В отчёте для Дзержинского, который он надиктовал секретарше, картина задержания выглядит невероятной: «Я вынул два револьвера, другой сотрудник тоже, а третий (здоровяк Шур) ухитрился под уздцы остановить лошадь. Ни один из бандитов не успел сделать ни одного движения, чтобы выхватить револьвер. Мы обезоружили их и повели…»

Сложно представить, что отчаянные бандюганы терпеливо ждали, пока чекисты на скаку лошадь остановят, достанут оружие и пленят их. Реальное задержание и отчёт об этом, как известно, по сей день часто не совпадают.

Задержанных отвезли во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Сам Железный Феликс присутствовал на допросах. Как допрашивали несчастных, легко догадаться. Именно Феликс первым сказал железную фразу: «На следствии чекисту лаковые перчатки не нужны!» То есть нет таких истязаний, которые не мог бы применять чекист. Всё разрешено, любые зверства, любые издевательства! Подчинённым это предложение пришлось по душе, истязали заключённых так, что инквизиции не мечталось. Не так давно были обнародованы жуткие откровения: некоторые следователи мочились на головы истязаемых.