Наталья Рыжкова - Длинные тени грехов [СИ]

— И Анна Николаевна здесь, — прошептал коробейник, немедленно сдёрнув с головы только что натянутую шапку, — подойду поздороваюсь.

— Батюшка, дозвольте мне заказать помин по тетушке Перпетуе, — попросила Катюша, — завтра ведь похороны, и я сюда не попаду.

— Ладно, дитя, возьми монетку, и от меня тоже, — Степан подумал, что все же Перпетуя не заслужила такой ужасной кончины, хоть и терпел её старый солдат с трудом, но помянуть, знамо дело, надобно.

— Засим, всего хорошего, — вдруг громко произнесла Анна и, гордо вскинув голову, обошла Акима, склонившегося перед ней и бубнившего свои соболезнования по поводу смерти доброй женщины. Имя Перпетуи то и дело долетало до ушей Степана.

— Этот человек мне неприятен, — обратилась кастелянша к Степану и взяла его под руку, как бы говоря: «А вот ты — наоборот». Во всяком случае, Крайнову очень хотелось так думать, и он приосанился рядом с малороссийской красавицей, бросая на покрасневшего молодца презрительные взгляды. Тому ничего не оставалось, как удалиться, поджав хвост — ему ясно дали понять, что без Перпетуи его привечать не станут.

Так и добрались домой — по семейному. Правда, в людской настроение ему подпортил повар Гийом, который напропалую любезничал со всеми женщинами: шлёпнул Глафиру по широкому заду, ущипнул Катюшу за щёчку, а самое неприятное — маслеными глазками пялился на кастеляншу. Но Анна Николаевна, желая спокойной ночи, впервые пожала руку Степану и улыбнулась ласково.

Бывший денщик растаял и даже не стал особенно ругать Катюшу, но все же перед сном по-отечески попенял ей за кокетство с Акимом Зотовым.

— Ах, что вы, батюшка! — расстроилась девушка, — ничего такого и в помине не было. Аким Фомич со мной беседовал совсем не так… — она покраснела, — мы разговаривали, как… добрые знакомые.

— Никакого знакомства с этим прохиндеем больше не будет! — твёрдо заявил Крайнов, — и что это за новшества такие — девка с парнем, с позволения сказать, «беседы разговаривают»?

— А так вот! — вдруг вскинула голову Катюша и тряхнула густой косой своей. — Никто меня дома не слушает, все за дитя неразумное держат. А Аким Фомич — он понимает! Говорит со мной, как со взрослой, не считает, что каждое моё слово — лепет глупый!

С этими словами девица присела перед оторопевшим отцом и резво убежала в свою комнатку, расположенную по соседству с покоями кастелянши.

«Эк, что делается! — огорчился Степан и впервые подумал, что пора девке и замуж, ой, пора. Пусть-ко Харитон далее думку думает, как бабу свою к порядку призвать.

Спал Степан беспокойно, что-то чудилось ему во сне, то шорохи какие-то, то голоса. Всё от череды непонятных событий: то забывался тяжёлым сном, то просыпался. И сон проклятый снова привиделся: кровь, крики, смерть. Вырываясь ненадолго из ночного кошмара, думал о том, что не к добру это, не приведи Господи, ещё что случится! Так издёргался — сил нет, и уж порадовался, когда рассветать стало. Притопал тяжело в «чёрную» кухню, зевая, стал ждать, когда печь разожгут. Мальчишка, взятый в дом вместо покойного Васятки, поклонился Крайнову и побежал в подвал, где дрова сложены были поленицей. А подвалы во дворце князя под всем первым этажом, приспособлены для разных хозяйственных нужд. Ван Келлер строго следил за тем, что помещения запирались. И только одна дверь всегда была открыта — к поленице, а она ближе всех располагалась к кухне, понятное дело.

Мальчишка убежал, да что-то назад не торопится, шалопаи, все как один, эх, прав Ван Келлер! Степан поднялся, чтобы пойти, парнишку шугануть, небось, ворон считает. И тут в кухню влетел сам мальчонка: глаза выпучены, трясётся весь, аж зеленющий.

— Там… — пробормотал он, указывая пальцем в пол, — там… такое!

— Да что с тобой, говори дело, — рассердился бывший денщик, который терпеть не мог расхлябанности и считал, что сызмальства парней надо учить выправке.

Мальчик сглотнул и произнёс уже более внятно:

— В подвале… Там, где дрова… Там дядька лежит. Кажись, мёртвый…

Немедленно Степан послал за мажордомом, и вдвоём они спустились в подвал. К концу зимы поленьев сильно поубавилось, и в помещении стало довольно просторно. Как и во всех подвалах под дворцом, здесь под сводом зияло окно, с внешней стороны стены находящееся на уровне земли. Эти окошки были необходимы не только как источник света, но в большей степени — как способ защиты от плесени. Ван Келлер велел, чтобы раз в день окошки открывались и подвалы проветривались.

Тело мужчины лежало прямо под окном, предательски открытым. Прямо в сердце ему был воткнут тонкий нож. Крови на каменном полу почти не было, только изо рта стекала тоненькая струйка.

— Та-а-ак, — протянул Ван Келлер, посветив на лицо покойного, — грабитьель?

Когда свет от свечи мажордома добавился к тусклому оконному, Степан вздрогнул и схватил голландца за локоть.

— Это же Аким Зотов! Тот самый торговец!

— Ну, вот, наконьец, я увидьел сего молодца, — поморщившись, мажордом освободился от мощной хватки Крайнова.

— Выходит, Акимка вор и грабитель, — голос бывшего денщика дрожал от негодования.

Ван Келлер не ответил: он осматривал помещение. В углу, ближнем к окну, стоял чурбан, на котором, если требовалось, разрубали поленья. Но сейчас на нём лежал аккуратно свернутый тулуп. Голландец перевёл взгляд на тело Акима — коробейник был в рубахе. Указав пальцем на тулуп, мажордом повернулся к Степану.

— Ага, его тулупчик, Акимки, — кивнул солдат, истолковав движение Ван Келлера по-своему.

— И что же? — от сурового взгляда главы меншиковской челяди, казалось, невозможно скрыться даже в темноте.

— Значит это, сударь, что вор и разбойник Аким Зотов забрался ночью в подвал через окно и… — он замолчал и внезапно понял, что хотел сказать настырный голландец, — Нет, этого не может быть! — выкрикнул он, но неуверенно, со страхом, понимая в душе, что прав, прав чёртов иноземец.

Ван Келлер подошёл к двери и громко крикнул:

— Начальника стражи ко мне! Немьедленно!

После подошёл к телу погибшего коробейника.

— Вот что, герр Крайнов, вы ведь имьели дела с ранами. Надобно нож достать и поньять, откуда он, чей, так?

Как во сне Степан выдернул нож и положил его в свой носовой платок, подаренный дочкой на Рождество. Эх, жаль, славная вещица, Катюха старалась, вышивала!

Следующие полчаса Степан пытался привести свои мысли в порядок, но крем уха слышал, как Ван Келлер холодно общался с начальником стражи, который поначалу-то ерепенился, но, увидев труп Зотова, сник и согласился выполнить указания мажордома, вторгшегося не в свой огород. А приказал мажордом следующее: закрыть все двери и ворота, из дворца никого не выпускать, оцепить весь периметр, обыскать всё: каждый уголок сада и улицы вдоль ограды.