Наталья Рыжкова - Длинные тени грехов [СИ]

— Нет, я не верю, этого просто не может быть.

— Ты знаешь, что это так, — сквозь зубы произнёс голландец, — знаешь, но не хочьешь верить, потому что выше ставишь сердце своё глупое, а не ум.

— Это Харитон, — набычился солдат, — да, вижу, что складывается всё одно одному. И всё же — как-то молодец исхитрился и запутал нас. В расправной палате допросят — всё расскажет, как миленький.

— И другой человьек — тоже, — сухо ответил мажордом, — пошли, и так боюсь, до возвращения князя не успеем. Говорить со всеми станешь ты — тебе от людей больше веры будет. Если на звук дудочки придёт Харитон — я тебье обещаю съесть свой парик.

Невесело усмехнулся Степан и согласился с Ван Келлером. Тот велел собрать всю челядь без исключения в охотничьем зале — в последнее время князь там редко появлялся и мажордом пользовался этим помещением для общего сбора прислуги.

Бывший денщик выступил вперёд и в двух словах объяснил, как было найдено тело Акима Зотова, о том, как связан был убитый торговец с Перпетуей, и то, что погибла приживалка от той же руки. А в конце добавил, что сбежать из дворца никто не сможет, и вскорости станет личина убийцы для всех понятна.

— Злодей, именуемый себя Акимом Зотовым, угрожал кому-то тем, что хранил у себя вещь, опасную для этого человека. Но он хотел обмануть своего убийцу — спрятал ту вещь около дворца. Мы её нашли, а там, в его коробе, есть и письмецо для Александра Даниловича. Вот мы его дождёмся, отдадим бумагу, и пусть его сиятельство решает, какого наказания достоин лиходей — сам его князю и отдам. Так что, ежели кто хочет сознаться добровольно — то лучше это сделать сейчас, снять грех с души, покаяться и молиться.

В огромном зале повисло молчание. Степан, внимательно следящий за двумя людьми, мог поклясться, что ни у одного из них даже бровь не шевельнулась. Затем он отпустил всех, а Ван Келлер велел заниматься своими делами, потому как сами они не сделаются.

А Степан, пообедав на чёрной кухне под испуганными взглядами Глафиры, посетовал на усталость, на то, что прошедшей ночью почти не спал. Но особенного сочувствия у обычно доброй кухарки не вызвал, потому что на лавке развалился Гийом, с жалобным видом, с компрессом на голове. Всё внимание Глафиры было посвящено повару — хлопотала над ним, как над ребёнком малым да недужным. Махнул рукой Крайнов и пошел к себе, приказав немедленно доложить ему, если Александр Данилович вернётся.

Хоть и весна уже пришла — март, но темнело ещё довольно рано, да и погода испортилась — потянуло влажным сырым воздухом, не иначе, как к потеплению. Степан проветрил комнатку свою, закрыл окошко и прилёг на койку, чего много лет себе не позволял — экое барство днем разлёживаться на перине! Свечу зажигать не стал — слабый закатный свет ещё скудно освещал скромные покои старого солдата. Он прикрыл лицо рукой и погрузился в невеселые размышления.

Тихо скрипнула дверь, из коридора, и вовсе тёмного, кто-то прошмыгнул в комнату.

— Кто здесь? — сонно спросил Крайнов, — Ты, что ль, Катерина?

Шорох юбки, такой спокойный, такой мягкий — совсем не страшный, но Степан открыл глаза и успел выбросить вперёд руку. Это и задержало удар — над ним завис нож, огромный — из тех, что в чёрной кухне хранились для забивки свиней под Рождество. Хоть и ослаб старый солдат в последние несколько спокойных лет жизни, но всё же не давался без борьбы, Неизвестно, сколько продержался бы он, если бы не вломились в дверь гвардейцы, быстро оттащившие нападавшего прочь от Степана. Ван Келлер, вошедший вслед за молодцами, зажёг на подсвечниках несколько свечей. В комнате стало светло и тесно.

— Вот тебье, герр Крайнов, твой Харитон, — холодно усмехнулся мажордом и посветил в лицо преступнику.

Степан тяжело выдохнул и отвернулся — на него с ненавистью смотрела кастелянша. Её черная коса вовремя борьбы расплелась и упала на плечи, а щёки пылали необычным для неё огнём.

— Ты сам знал, что это госпожа Анна, — обратился к бывшему денщику Ван Келлер, — всё указывало на неё.

— Зачем, Анна Николаевна? Я могу понять убийство Акимки, вернее — принять. Но зачем вы убили Перпетую? Это жестоко, а вы не можете быть бессердечной…

— Жестоко? — зло рассмеялась кастелянша, — Вы смеете рассуждать о жестокости и бессердечии? Вы? Ничего вам не скажу — делайте со мной, что хотите. Пусть казнят, четвертуют, но не скажу ничего.

— Хорошо, не говорьите, — согласился голландец, — нам ясно, что старуху вы убьили, потому что она от Зотова что-то о вас узнала. Зотова убьили — это тоже ясно. У вас была какая-то цель. Но ведь тепьерь вы всьё равно не достигнете оной. А что-то вы хотьели сделать, очень хотьели… — мажордом достал из внутреннего кармана камзола баночку с мазью. Это оно, да?

— Что ж, жаль, — разжала зубы Анна Николаевна, — жаль, что не удалось. Потратила десять лет, но все зря. А смерти я не боюсь, давно бы нашла её, если бы…

Вдруг Степан тяжело подошёл к ней. Кастелянша пошевелила связанными за спиной руками, будто хотела вцепиться в него смертельной хваткой. В глазах её плескалась ненависть.

Оглядел её бывший денщик, как чужую, и отстранённо сказал:

— Что ж, пусть, меня вы ненавидите. Не знаю, за что, но, видно, виноват я перед вами. Но скажите хотя бы, что нет на вас греха в смерти Васятки и Фроськи!

Ван Келлер хотел вмешаться, но передумал, пожал плечами, что-то пробормотал о неразумных русских и занял место у двери.

Кастелянша не выдержала честного взгляда Крайнова и отвернулась к окну. По щекам её побежали слёзы.

— Только о нём сердце и рвёт, — тихо сказала она, — за то на Страшном Суде мне ответ держать — мальчонка пропал ни за что.

— Вы, сударыня, его чем-то отравили? — голландец не столько спрашивал, сколько утверждал. — И дьевушку тоже. Зотов это поньял и поведал старухе. Что это было?

Анна молчала — ни пытки, ни даже страх смерти не заставил бы её говорить.

Степан нахмурился и сурово спросил:

— Почему? Ну, что мы вам сделали? Жили вы себе в Чернигове… — замолчал, поражённый догадкой.

— Вы сказали, что потратили десять лет… Десять лет, — прошептал он, — стало быть, с осьмого года. Вы… Вы… — он присел на кровать. Ван Келлер заинтересованно посмотрел на него.

— И что же? Что в том году такого? — спросил он.

— Чернигов, ваши бумаги были из Чернигова — это я помню. Вы родом оттуда, но ведь это совсем недалеко от…

Анна вскинула голову и закусила нижнюю губу. К подбородку потекла тонкая струйка крови.

— Да об чём вы, сударь? — рассердился мажордом — впервые он чего-то не понимал, чего-то, что было понятно бывшему денщику и кастелянше.

Степан повернулся к голландцу и хрипло ответил:

— А было то, что мне до сих пор в ночных кошмарах снится — Батурин, вот, что было. Вы там жили, Анна? — он подошёл к женщине и распутал верёвки, сделав знак гвардейцам.