Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

Девочки пели:

— Я спою вам еще одну песнь, — прокричала через решетку галереи для женщин донья Клара:

Пение доньи Клары заглушил громкий возглас:

— Будь благословен, пришелец!

Это был голос главы альджамы Шломо Абу Дархама. Рядом с ним шел очень высокий мужчина с полным лицом, окаймленным русой бородой. На голове у него была кожаная шляпа. Черная пелерина, откинутая назад, открывала кафтан из красно-золотой козловой кожи. Широкий пояс поблескивал металлической чешуей. На боку висела короткая шпага.

— Долгих лет жизни нашему высокому гостю, гранду Аврааму Сеньору! — воскликнул Шломо Абу Дархам.

— Крепкого здоровья и много сил нашему высокому гостю! — подхватили старейшины.

— Дорогому нашему высокому гостю гранду Аврааму Сеньору, — дон Шломо Абу Дархам движением руки начал прокладывать путь.

Эли вздохнул с облегчением. Это был не инквизитор.

Толпа в молчании расступилась.

Дон Шломо Абу Дархам вел гранда Авраама Сеньора сквозь шпалеру, застывшую в почтении и уважении.

Они направлялись к Восточной стене. Шломо Абу Дархам то и дело поворачивался и отбивал поклоны, а потом ловко и быстро, словно юноша, взбежал на ступени, ведущие к Ковчегу Завета, и, встав перед хором мальчиков, воскликнул:

— Славьте его песней, ибо это наш благодетель.

Гранд Авраам Сеньор кивнул головой, лицо его дышало спокойствием. Он стоял, слегка прищурив глаза, засунув ладони за пояс, и приветливо улыбался.

— Не человека надо хвалить, а Бога, — сказал он.

Шломо Абу Дархам затряс головой:

— Славьте его песней, ибо он — наш благодетель. Он удержал инквизитора. Благодарите его. Он убедил его не приходить. Благословенный Бог Израиля. Он никогда нас не покидает. Произошло новое чудо. Новый праздник Пурим.

— Благословен Бог Израиля! Произошло новое чудо! — вполголоса прошептала синагога.

— Аллилуйя! Аллилуйя! — запел Шломо Абу Дархам. — Пойте песнь Богу!

Синагога издала крик радости.

Руки взметнулись к небу, а вместе с ними, словно крылья ангелов, и белые молитвенные шали.

— «Ай, какой радостный день наступил», — запела на галерее донья Клара.

— «Ах, какой радостный день солнцем нас озарил», — подхватил хор девочек.

Толпа пришла в движение, над головами сплелись пальцы рук.

Мальчики из хора ударили в бубны. Сладко заиграли флейты.

— Аллилуйя! Аллилуйя!

На галерее девочки пели:

— «Ах, какой радостный день наступил!»

— «Ах, какой радостный день солнцем нас озарил», — пели мальчики и девочки вместе.

— «Пойте Господу песнь новую», — ответила синагога дружным громким возгласом.

Пальцы в воздухе разжались, люди взяли друг друга под руки. Образовавшийся тесный ряд легонько дрогнул, ноги согнулись в коленях, ряд задрожал, заколыхался, зазыбился, будто прибрежная волна на ветру.

Вся синагога пела славу.

Танцующие взялись за руки и ускорили темп. Возник круг, а в нем меньший. Круги то растягивались и закруглялись, то разрывались и сливались, распадаясь и рассыпаясь в вихре танца. Ищущие друг друга руки жадно цеплялись пальцами. Вновь и вновь танцующие повторяли то же самое, двигаясь медленным шагом сначала в одну, а потом в другую сторону.

— Аллилуйя! Аллилуйя! — гудела синагога.

Хор мальчиков, а за ним и девочки ускорили темп:

— Аллилуйя! Аллилуйя!

Хороводы кружились все быстрей и быстрей.

— Веселей! Выплеснем свою радость! — кричали те, которые не танцевали.

— Радость! Радость! Радость! — отвечали танцующие. — Будем плясать до упаду.

— Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

Хор мальчиков сменил мелодию:

Кружение не прекращалось. От движения воздуха пламя в латунной меноре на молитвенном столике дрожало.

Эли спрыгнул с алмемора в середину круговорота.

— Буду жить! Буду жить! «Чтобы свершать мщение над врагами», — кричал он вместе с другими.

И тут в гуле ликования он услышал мощный голос главы альджамы Шломо Абу Дархама. Но шум не смолкал.

Тогда глава альджамы ударил по столу кулаком:

— Стойте, евреи! — крикнул он.

— Стойте! — повторил за ним Эли.

Дон Шломо Абу Дархам показывал рукой на дверь синагоги.

Танец захлебнулся, а пение внезапно стихло. Головы повернулись к выходу. И вся синагога издала стон:

— Ай, несчастье!

Человек в белой монашеской рясе и черном плаще зеленым крестом чертил знак распятия над головами собравшихся.

Вдруг незнакомец отбросил с лица капюшон.

Эли воскликнул:

— Алонсо!

— Мир вам, евреи! — прокричал Алонсо по-гебрайски. — Спасение вам, евреи!

Он исступленно произносил обрывки фраз, медленно продвигаясь вперед:

— Крест… на колени… знак Завета. Сын Бога по крови. Крестовина — это плечи Христа, ствол — дерево пасторали Моисея. На колени… дорога жизни. Выбрать жизнь. Очарование мученичества, прочь! Я есть тот, кто виновен в бедах Севильи. Кровь Севильи… Кровь Андалузии. Моя вина, моя величайшая вина [158] Моя вина… моя величайшая вина ( mea culpa , mea maxima culpa! ) — в принятом с XI в. религиозном обряде католиков — формула покаяния и исповеди. . Черный сатана…

— Алонсо! — крикнул Эли, пытаясь его остановить.

— …ибо ты — племя змеиное. Он помазанник, Царь иудейский. Вы осуждены Богом! Я приношу спасение. Прочь, раввины! Раввины продажные! Капланы лихоимцы! Левиты обманщики! Мало вам жертв?! Оставьте народ в покое! Говорит Исайя, говорит Священное писание: иду к овцам, что пропали из Дома Израилева. Я посланник.