Джулиан Барнс - Артур и Джордж

В последующие дни под лихорадочным волнением овдовевшего начинает просыпаться сознание выполненного долга. Туи – леди Дойл – хоронят под мраморным крестом в Грейшотте. Соболезнования приходят и от великих, и от безвестных, от короля до горничной, от собратьев по перу до читателей со всех концов света, от лондонских клубов до форпостов империи. Он тронут словами сочувствия и поначалу считает их за честь, но их потоки не иссякают, и Артуром овладевает беспокойство. Чем именно заслужил он такую сердечность, не говоря уже о ее подоплеке?

От этого шквала искренних эмоций он чувствует себя лицемером. Туи была самой кроткой спутницей, какая только может достаться мужчине. Он вспоминает, как на Эспланаде Кларенса показывал ей военные трофеи, как на базе снабжения флота она сжимала в зубах корабельный сухарь; как Туи, уже основательно беременная их дочкой, вальсировала с ним вокруг кухонного стола; как он потащил ее за собой в морозную Вену, как укутывал одеялом в Давосе, как махал полулежащей фигурке на веранде египетского отеля, перед тем как запустить мяч над песками в сторону ближайших пирамид. Вспоминает ее улыбку, ее доброту; но вспоминает и о том, что уже много лет не мог бы, положа руку на сердце, поклясться, что любит жену. Это началось не с появлением Джин, а еще раньше. Всеми доступными мужчине способами он окружал жену любовью, но при этом не любил.

Артур понимает, что в течение следующих дней и недель обязан быть рядом с детьми, как положено овдовевшему отцу. Кингсли тринадцать лет, Мэри семнадцать: ему странно, что дети вскоре станут взрослыми. После встречи с Джин какая-то часть его сознания оставалась замороженной: сердце в одночасье ожило, но тут же унеслось к забытым высотам. Теперь придется свыкнуться с мыслью, что дети уже выросли.

Словно по заказу, подтверждение этого факта приходит от Мэри. Как-то за чайным столом, через считаные дни после похорон, она сообщает ему подозрительно взрослым голосом:

– Отец, перед смертью мама сказала, что ты вступишь в повторный брак.

Артур поперхнулся кексом. Он чувствует, как заливается краской, как на грудь давит тяжесть; не исключено, что сейчас у него случится апоплексический удар – этого давно следовало ожидать.

– Боже мой, неужели она это сказала?

– Да. Ну, не в точности такими словами. Она сказала так… – Мэри выдерживает паузу; между тем у отца крутит живот, а в голове начинается какофония. – Мама сказала, чтобы я не возмущалась, если ты вступишь в повторный брак, поскольку она сама желает для тебя только такой судьбы.

Артур не знает, что и думать. Не расставлена ли ему ловушка? Или никакой ловушки нет? Значит, Туи все же подозревала? Неужели она делилась с дочерью? Было ли это сказано в общем или конкретно? В последние девять лет над ним довлеет столько вопросов без ответа, что больше ему не вынести.

– А скажи-ка, она… – Артур пытается свести разговор к шутке, но понимает, что взял неверный тон… вот только верного тона нет… – Скажи-ка, не наметила ли она подходящую кандидатуру?

– Отец! – Мэри неприятно поражена самой мыслью, равно как и отцовским тоном.

Разговор переходит на более безопасные темы. Но Артур несколько дней не может избавиться от первого потрясения; он приносит цветы на могилу Туи, стоит в забытьи посреди ее опустевшей спальни, избегает подходить к своему письменному столу, не может заставить себя просмотреть вновь поступающие соболезнования – выражения подлинного чувства. Девять лет он щадил Туи, скрывая от нее существование Джин, девять лет старался не причинять ей даже минутной боли. Но, как видно, эти два стремления несовместимы, и так было всегда. Он готов признать, что не считает себя знатоком женской природы. Распознаёт ли женщина твою влюбленность? Вероятно, да; так ему кажется; да, наверняка, ведь Джин сразу это распознала на залитой солнцем лужайке, раньше, чем он сам. А если так, распознаёт ли она тот момент, когда ты ее разлюбил? Чувствует ли, что ты любишь другую? Девять лет назад он до тонкостей продумал, как оградить Туи: в заговор оказались вовлечены все домашние; но в конечном счете вышло, что эта хитрость имела целью оградить его и Джин. Вероятно, его замыслы были полностью эгоистичны и Туи видела его насквозь; не исключено, что она все знала. Вряд ли Мэри понимает, как тяжело далась Туи фраза насчет повторного брака отца. Даже Артур начинает понимать это только сейчас. Не исключено, что Туи знала с первого дня, наблюдала со своего смертного одра за его жалкой подтасовкой истин и улыбалась каждой низкой, мелкой неправде, услышанной от мужа, да еще воображала, как он бежит вниз к телефону изменника. Протестовать у нее, как видно, не было духу, ведь она больше не могла быть ему женой в полном смысле этого слова. А что, если – его подозрения сгущаются, – что, если она с самого начала поняла, как много значит для него Джин, а остальное непрерывно додумывала? Что, если считала своим долгом принимать Джин в «Подлесье», хотя и видела в ней любовницу мужа?

Столь же мощный, сколь и бескомпромиссный рассудок Артура идет дальше. Вдобавок к прежним сложностям беседа с Мэри повлечет за собой новые. Кончина Туи, как он теперь понимает, не положит конец его обманам. Ведь Мэри не должна узнать, что он долгих девять лет был влюблен в Джин. Не должен узнать этого и Кингсли. Говорят, мальчику еще труднее, чем девочке, примириться с предательством по отношению к матери.

Артур уже представляет, как выберет момент, как отрепетирует слова, как откашляется, чтобы получилось… как?.. как будто он сам не верит тому, что собирается произнести. «Мэри, дорогая, ты же помнишь, что сказала перед смертью мама? О возможности моего повторного брака. Так вот: должен тебе сообщить, что ее правота вскоре подтвердится».

И он услышит от себя такие слова? Если так, то когда? До конца года? Нет, конечно нет. В будущем году, через год? Через какой промежуток времени вдовцу прилично обрести новую любовь? Что думают на этот счет в обществе, ему известно, а что думают дети?.. и конкретно: его дети?

Затем он пытается предугадать вопросы Мэри. И кто же она, отец? Ах вот оно что: мисс Лекки. Я с ней познакомилась еще в детстве, правда? А потом где только мы с ней не сталкивались. И в конце концов она стала наезжать в «Подлесье». Я всегда считала, что ей пора замуж. Повезло тебе, что она до сих пор свободна. Сколько ей сейчас? Тридцать один? Да она уже вышла в тираж, ты не находишь, папочка? Удивительно, что никто на нее не польстился. А когда ты понял, что влюблен, отец?

Мэри больше не ребенок. Возможно, она и не собирается ловить отца на лжи, но заметит малейшую нестыковку в его рассказе. А вдруг он даст маху? Искусных лжецов Артур презирает: они строят свои чувства – и даже свои браки, – исходя из того, что им сойдет с рук, отделываются то полуправдой, то полновесным враньем. Артур всегда трубил детям о необходимости говорить правду; теперь ему предстоит выставить себя полнейшим лицемером. С улыбочкой, изображая смущенное удовольствие, разыгрывая удивление, он состряпает псевдоромантическую историю о том, как полюбил мисс Джин Лекки, и будет до конца своих дней пичкать этой выдумкой сына и дочь. Да еще будет просить домашних, чтобы его покрывали.