Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Как-то раз он с осторожностью, сознательно подавляя свой энтузиазм, заводит рассказ о посещении сеанса. Ее милые черты тут же искажаются крайним неодобрением.

– Что такое, дорогая моя?

– Артур, – говорит она, – это люди не нашего круга.

– Кто?

– Да все эти люди. Цыганки, которые в ярмарочных шатрах гадают на картах и кофейной гуще. Они всего лишь… простолюдины.

Артур не приемлет такого снобизма, в особенности исходящего от его любимой. На языке у него вертится, что лучшие представители нижних слоев среднего класса всегда были духовными ориентирами нации: взять хотя бы пуритан, которых, разумеется, многие недооценивают. На языке у него вертится, что по берегам Галилейского моря немало было таких, которые считали Господа нашего Иисуса Христа в некоторой степени простолюдином. Апостолы, как и большинство медиумов, не могли похвастаться книжной ученостью. Естественно, об этом Артур помалкивает. Устыдившись своего внезапного раздражения, он меняет тему.

Значит, единомышленников надо искать за пределами железного треугольника. К Лотти он даже не обращается: не хочет рисковать ее расположением, тем более что она помогает ухаживать за Туи. Вместо это он идет к Конни. К той самой Конни, которая, по его ощущениям, буквально вчера носила толстую, как корабельный канат, косу и разбивала мужские сердца на европейском континенте; к той самой Конни, которая чересчур прочно утвердилась в роли кенсингтонской мамаши и, более того, посмела осуждать его на стадионе «Лордз». Для себя Артур так и не решил, повлияла Конни на мнение Хорнунга или это он заставил Конни передумать, но при любом раскладе позиция ее достойна восхищения.

Однажды он наведывается к сестре в отсутствие Хорнунга; она велит подать чай в маленькую верхнюю гостиную, где когда-то выслушивала его признания о Джин. Подумать только: его сестренке уже даже не тридцать, а ближе к сорока. Впрочем, возраст ее не портит. Чуть менее эффектная, она теперь округлилась, но по-прежнему светится здоровьем и добродушием. Джером не так уж сильно ошибся, когда в Норвегии назвал ее Брунгильдой. Создается впечатление, что с годами она еще более окрепла в стремлении уравновесить недуг Хорнунга.

– Конни, – мягко начинает он, – ты никогда не задумываешься, что происходит с нами после смерти?

Она пристально смотрит на брата. Состояние Туи ухудшилось? Маменька захворала?

– Это отвлеченный вопрос, – добавляет Артур, уловив ее тревогу.

– Нет, не задумываюсь, – отвечает она. – Разве что самую малость. Меня тревожит, что могут умереть мои близкие. А о себе я не тревожусь. Когда-то, наверное, тревожилась, но материнство многое изменяет. Я верю в учение Христа. Моей Церкви. Нашей Церкви. Той, от которой вы с матушкой отошли. А на иные верования у меня нет времени.

– Ты боишься умереть?

Конни задумывается. Она боится смерти Уилли (еще до свадьбы она знала, что у него тяжелая форма астмы и он всегда будет слаб здоровьем), но страшит ее то, что его не станет, что его не будет рядом.

– Эта перспектива меня не прельщает, – говорит она. – Только зачем переживать раньше времени? Или ты клонишь к чему-то другому?

Артур коротко мотает головой.

– Значит, твою позицию можно обозначить как «поживем – увидим»?

– В общем, да. А что?

– Милая Конни… твое отношение к вечности – сугубо английское.

– Странная мысль.

Конни улыбается; похоже, уходить от разговора она не намерена. И все равно Артур не знает, как начать.

– В Стонихерсте у меня был друг по фамилии Партридж. На класс младше меня. Отличный принимающий в крикете. Любил втягивать меня в богословские диспуты. Выбирал наименее логичные церковные доктрины и просил меня их обосновать.

– Значит, он был атеистом?

– Вовсе нет. Истовый католик – мне до него далеко. Но он хотел внушить мне церковные истины путем их опровержения. Оказалось, что это не самая действенная тактика.

– Интересно, какая судьба постигла этого Патриджа.

Ее брат улыбается.

– Представь, он второй карикатурист в журнале «Панч».

Артур делает паузу. Нет, надо переходить к делу. Как он привык.

– Многие люди, Конни… большинство… страшатся смерти. В этом смысле они не похожи на тебя. Но сходятся с тобой в своих английских убеждениях. «Поживем – увидим», «не будем переживать раньше времени». Но разве страх от этого развеивается? Разве неизвестность его не усугубляет? И зачем жить, если не знать, что с тобой будет потом? Как осмыслить начало, если не знать, каков будет конец?

Конни так и не поняла, к чему он клонит. Она любит своего щедрого, шумного великана-брата. Считает, что он воплощает собой шотландскую практичность, освещаемую внезапными вспышками огня.

– Как я уже сказала, я верю в учение моей Церкви, – отвечает она. – И не вижу альтернативы. Кроме атеизма, который пуст, навевает невыразимое уныние и ведет к социализму.

– А что ты думаешь о спиритизме?

Она знает, что Артур уже не один год как приохотился к паранормальным явлениям. У него за спиной об этом поговаривают то намеками, то в открытую.

– Я, можно сказать, ему не доверяю, Артур.

– Почему? – Он надеется, что Конни хотя бы не проявит снобизм.

– Потому, что мне видится в нем фальсификация.

– Ты права, – к ее удивлению, отвечает он. – В значительной степени так и есть. Ложные пророки превосходят числом истинных – таких, каким был сам Иисус Христос. В спиритизме есть и фальсификация, и трюкачество, даже напористый криминал. Воду мутят весьма сомнительные личности. К сожалению, среди них затесались и женщины.

– Значит, я не ошиблась.

– И достойного описания он пока не нашел. У меня временами создается впечатление, что мир делится на тех, кто причастен к паранормальным явлениям, но не владеет пером, и на тех, кто владеет пером, но не причастен к паранормальным явлениям.

Конни не отвечает; ей не нравится логический вывод из этой сентенции, который сидит перед ней, не притронувшись к чаю.

– Но я сказал «в значительной степени», Конни. В значительной степени это фальсификация. Разве мы, оказавшись на золотом прииске, увидим только золото? Нет. В значительной степени – большей частью – мы увидим там пустую породу. А золото еще нужно поискать.

– Меня не убеждают метафоры, Артур.

– Меня тоже. Меня тоже. Потому-то меня и не убеждает вера – самая большая метафора. Я могу работать только с чистым и прозрачным светом знания.

Конни озадачена.

– Смысл исследования паранормальных явлений, – объясняет он, – сводится к устранению и разоблачению обмана и фальсификации. Остаться должно лишь то, чему есть научное подтверждение. Если устранить невозможное, то в остатке, скорее всего, будет пусть невероятная, но истина. Спиритизм не просит тебя совершать прыжок в темноту или переживать раньше времени.