Вячеслав Каликинский - Агасфер. Золотая петля. Том 1

– Берг пожал плечами:

– Смущает, Ху. Но наша экспедиция – это единственная для меня возможность побывать на родной земле. Я уже стар, и другого шанса могу просто не дождаться. А золото… Его еще нужно отыскать, Ху! Вот найдем – будем посмотреть, как говорит мой шанхайский знакомый Соломон.

– Я тоже когда-то искал золото, – заметил Ху. – Правда, я выкапывал его из земли. И поплатился за свою страсть собственными ушами.

Берг с любопытством покосился на китайца: тот никогда не говорил о том, как стал безухим.

– Расскажешь?

– Это долгая история, Берг. Впрочем, и путь у нас неблизкий. Слушай! – Безухий покачал головой и заметил. – Золото сводит людей с ума. Однажды оно свело с ума и меня. Тогда я потерял свои уши.

– Это было в Желтуге, Берг. Слышал про Желтугу?

– Слышал, кивнул Агасфер. – Желтуга, которую иногда называли Амурской Калифорнией, – самоуправляемая казачья община китайских и русских старателей. Желтуга, как я помню, стихийно образовалась на землях Маньчжурии.

– Правильно! Ты много знаешь, Берг! – похвалил Безухий. – Но перед тем, как я попал туда, мы с братьями промышляли в тайге женьшень. Я с младшим братом занялся этим после того, как из Амурской тайги не вернулись двое старших братьев. Дело было весной, и кормильцев ждали две недели, а потом глава семьи подсчитал что-то на счетных палочках, зажег поминальные свечи и объявил, что в хижине пора объявить Цинминдзе [83] День поминовения усопших в Китае, как и в китайских общинах по всему миру, отмечают весной. День поминовения «привязан» к солнечному календарю. Традиционный китайский календарь делит год на 24 солнечных периода, и День поминовения проводится на 15-й день после весеннего равноденствия. .

Братья поняли, что отныне они остались единственными кормильцами семьи.

К своим 15-ти годам братья знали тайгу и хорошо ориентировались в ней. Они много раз ходили со взрослыми за корнем и по «зеленке», и по ягоде [84] Искать женьшень по «зеленке», то есть весной и ранним летом, сложнее: для этого нужно острое зрение и способность отличить листья целебного корня от множества других растений. Ярко-красная ягода женьшеня видна издалека – но, увы, видна и другим конкурентам. . Старшие показывали им тайные тропки, учили слушать тайгу и вовремя уходить с пути хунхузов [85] Дословно – краснобородый. Хунхузами называли членов организованных банд, действовавших в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии), а также на прилегающих территориях российского Дальнего Востока, Кореи и Монголии. и беглых каторжников. Со старшими было спокойнее и надежнее, и поэтому в свой первый самостоятельный выход за женьшенем младшие братья больше жались друг к другу, чем высматривали резные листья чудо-корня.

Шло время, и солнце уже высоко поднялось над седыми вершинами гор Большого Хингана. Братья постепенно освоились в тайге, и она уже не казалась мальчишкам чужой и страшной. Вдруг младший братишка круто остановился, потянул носом и присел на корточки, призвав старшего последовать его примеру. Слабый ветерок донес до чутких ноздрей еле слышный запах дыма.

Дым был признаком опасности. Он означал, что где-то рядом в тайге чужой человек. Братья переглянулись, готовые задать стрекача: за китайцами-«косачами» по обеим берегам Амура охотились все кому не лень. Хунхузы выискивали в тайге одиноких «хищников [86] «Хищниками» именовали старателей-одиночек, по-быстрому снимавших «сливки» со случайно обнаруженного золотоносного участка. », а если китаец никак не подходил под это определение, то его убивали просто так. Беглые каторжники стреляли во все, что движется, ради пропитания. И, как говорили старшие братья, не брезговали и человечиной. «Косачей» отстреливали и солидные охотники-промысловики – те полагали, что слишком много «китаёз» развелось кругом. Их обвиняли в том, что они портят охотничьи угодья, умыкают из-под носа корешки, ставят на тигров хитрые ловушки, не обозначая их, по таежному обыкновению, специальными знаками-засечками на деревьях.

– Бежим! – выдохнул младший на ухо старшему брату. Но тот, принюхиваясь, отрицательно покачал головой.

Сделав знак младшему, старший Ху выпрямился и, стараясь не наступать на сухие сучки, двинулся в сторону костра. Прокравшись несколько десятков метров, мальчишки увидели, наконец, чум, поставленный у края ложбины, наполненной снегом. Возле чума лениво перебирали ногами четверка тощих оленей. А у костра неподвижно сидел человек в одежде кочевого охотника-орочона, с карабином на коленях.

Орочон повернул голову, оглядел китайчат и разрешающе кивнул головой: подходи, мол, смело!

Когда мальчишки присели у костра, протянув к теплу иззябшие ладошки, орочон еще раз внимательно поглядел на худые, с кулачок, мордашки китайчат, достал из берестового короба два небольших куска оленины, насадил их на прутики и положил на тухнущий костер. Мясо затрещало жиром, от костра потянуло вкусным так, что рты китайчат мгновенно наполнились слюной.

Ху начал разговор:

– Твоя орочон? Как твоя зовут?

– Васька, однако, – помолчав, орочон вытянул из-под тряпья на груди большой медный крест. – Мой крещеный, однако! А твой?

Мальчишки враз замотали головами. Набравшись храбрости, Ху похвалил карабин орочона – тот, действительно, был новенький, лак на прикладе не был даже поцарапан. Васька гордо улыбнулся, погладил вороненый ствол заскорузлой рукой:

– Моя купил карабин, да! Купец дал еще два хороший нож, соли отсыпал. Ваське теперь хорошо! Одно плохо: снег в ложбинах сел, стал рыхлый, по насту на коз охотиться поздно.

Ху удивился: охоту по насту на коз орочоны и прочие таежные промысловики обычно с нетерпением ждали всю зиму, пропустить такую охоту – означало оставить семью голодом. Наверное, Васька болел?

Тот замотал головой:

– Нет, Васька не болел, однако! Мамка мой шибко болел, долго умереть не мог, Васька ждать устал – когда помрет старуха… Люди стойбища три, пять дней ждали – потом не могли больше ждать, откочевали. Вот Васька с младшим братом Макаркой, своей бабой и детишками и остались одни.

Когда старая мать наконец померла, семья облегченно вздохнула. Начались нехитрые приготовления к похоронам. Васька стал копать ножом могилу на месте старого очага: земля под ним была мягкой. Яма была уже достаточно глубокой, когда он заметил в комке земли необычные блестки. Потом на его ладони оказался и крупный самородок. Васька стал лихорадочно пересыпать землю и обнаружил еще несколько самородков.

Похоронив старуху-мать, Васька на следующий день чуть свет отправился со всем своим хозяйством в ближнюю станицу Игнашино. Случайно найденное месторождение он решил продать купцу Середкину, местному золотопромышленнику. Васька давно мечтал купить оленей, табаку, водки и хорошее ружье с запасом пороха и свинца. Золото ему было ни к чему.