К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Нас отвели на пристань. Стражники сели в свою лодку, оставив нас посреди полнейшего хаоса, которым сопровождался переезд королевского двора. Пока четыре человека с трудом выносили из дверей огромный разукрашенный шкаф, один его выдвижной ящик открылся, и оттуда на причал выскочила мышка. Она на мгновение замерла среди леса ног, не зная, куда бежать, пока кто-то не увидел ее и не сшиб в реку.

Мне удалось поймать проплывавшего мимо перевозчика, и мы втроем отправились вниз по течению, прочь от Уайтхолла — я надеялся, что навсегда. Мы подавленно молчали, приходя в себя после этого нелегкого испытания. Я заметил у Эдварда на щеке слезу: он беззвучно плакал. Лодочник поглядывал на нас с любопытством.

Я тихо сказал Филиппу, кивнув на Коттерстоука:

— Вы можете за ним присмотреть?

— Я возьму его к себе домой и сделаю что могу. — Коулсвин с грустью посмотрел на своего клиента. — Пойдемте ко мне, Эдвард?

Тот взглянул на него и прошептал:

— Да. Теперь я знаю, что нужно делать. — Он с тоской покачал головой. — Бесчестье, моих жену и детей ждет бесчестье.

— Мы можем поговорить об этом позже. Когда вы отдохнете. О том, чего требует от вас Бог.

Коттерстоук неистово замотал головой:

— Я теперь никогда не отдохну. Я не заслуживаю этого.

— Мне пора домой, — сказал я Филиппу.

Мне и в самом деле нужно было поговорить с Тимоти. Невозможно было представить, что это он донес на меня, но я должен был узнать, что же случилось в тот день, когда я сжигал книги.

Мы миновали поворот реки. Вдали, за домами на берегу и за причалами, виднелись внушительные очертания Тауэра. Я отвернулся.

Я нашел Тимоти на его обычном месте в конюшне: он сидел на перевернутом ведре и ел хлеб с сыром. Когда я вошел, парень подскочил, и на лице его отразились одновременно удивление и облегчение.

— Сэр! Слава богу, что вы вернулись! Мы уж думали… — Он осекся.

Усталый и растрепанный, я смотрел на него.

— Меня отпустили, — произнес я тихо.

— Мы страшно перепугались…

— Меня допрашивали в королевском Тайном совете. Ты хоть знаешь, насколько это серьезно?

— Это все знают, — тихо ответил мальчик.

— Среди прочего там сказали, что я хранил запрещенные книги.

Тимоти попятился, его глаза расширились, и мое сердце упало при мысли, что он все-таки донес на меня. Но я сдержался и продолжил говорить спокойным голосом:

— Ты помнишь тот день несколько недель назад, когда Мартин с Агнессой и Джозефина ушли? Я велел тебе не пускать посетителей, потому что мне нужно было кое-что сделать.

Мой слуга отступил еще на шаг и наткнулся на стену. Худенький мальчик выглядел очень хрупким, а его руки и ноги казались прутиками. Бытие оглянулся, почувствовав, что между нами происходит что-то странное. Я спросил напрямик:

— Ты следил за мной в тот день, Тимоти? Ты видел, что я делал в саду?

Подросток со страдальческим видом кивнул:

— Вы сжигали книги, сэр. Я вошел в дом и подсматривал за вами из окна. Я знаю, что это нехорошо, но… Мне было интересно, сэр: я, видите ли, очень люблю всякие тайны.

— И это не доведет тебя до добра, — сказал я уже сердито. — Ты слышал об указе короля?

— О каком, сэр? Я только знаю, что все мы должны выполнять его указы.

— Недавно он издал закон, запрещающий хранение определенных книг. У меня было несколько таких, и я сжег их. В саду, в тот день.

— Я… я не знал, что они запрещенные, сэр.

Стоя у стены, парень выглядел жалко, и я подумал: ему всего тринадцать лет, а дети в таком возрасте всегда любопытны.

— Кому ты рассказал об этом, Тимоти? — спросил я еле слышно.

Мальчик опустил голову:

— Никому, сэр, правда. Просто когда мастер Броккет с супругой вернулись, Агнесс заметила, что в огороде сожгли что-то, похожее на бумагу. Мастер управляющий пошел, поворошил золу и вернулся с несколькими не до конца сгоревшими листами. Я был на кухне и видел его. Он знал, что в тот день из слуг я один оставался в доме, и спросил, кто жег бумагу. Пригрозил, что побьет меня, если я совру, и я сказал ему, что это были вы.

— Значит, Мартин… — проговорил я с тягостным чувством.

Выходит, Джозефина была права насчет моего эконома. И он оказался не просто вором, но хотел сознательно причинить мне зло.

— Ты подвел меня, Тимоти, — строго сказал я. — Я разберусь с тобой позже. Но сначала, — мрачно добавил я, — мне нужно поговорить с Мартином.

Подросток крикнул мне вслед:

— Я не хотел сделать вам ничего плохого, сэр, клянусь! Если бы я знал, что вас арестуют… — И он горько заплакал.

Мартин Броккет был в столовой — полировал серебро, водя салфеткой по большому блюду, которое принадлежало еще моему отцу. Он посмотрел на меня, как обычно, почтительно, ничем не напоминая про мой арест.

— Прекратите работу, — холодно произнес я. — Надо кое-что обсудить.

Тень каких-то эмоций, может быть страха, пробежала по обычно невозмутимому лицу эконома, когда он положил серебряное блюдо на стол.

— Я поговорил с Тимоти, — объявил я ему. — Как выяснилось, это он сказал вам, что видел, как я сжигал в саду книги.

Если Мартин и заколебался, то лишь самую малость, после чего спокойно ответил:

— Да, сэр. Агнесса увидела сожженную бумагу и спросила об этом Тимоти. Я думал, вдруг мальчишка замышляет какую-то пакость.

— Пакость замыслил кое-кто другой, — прямо сказал я. — Сегодня утром меня спрашивали о тех сожженных книгах не где-нибудь, а на заседании Тайного совета.

Броккет застыл столбом, по-прежнему держа в руке салфетку.

— Никто не знал, что я сделал с книгами, кроме одного моего друга, которого допрашивали вместе со мной, — добавил я.

Мартин по-прежнему стоял неподвижно, как статуя, ничего не отвечая. Наверняка он просто-напросто не знал, что тут сказать.

— Кому вы донесли на меня? — резким тоном спросил я. — И зачем?

Эконом положил салфетку на буфет, и я заметил, что его рука вдруг задрожала. Побледнев, он спросил:

— Можно мне сесть?

— Да, — односложно ответил я.

— Я всегда верно служил своим хозяевам, — тихо проговорил Броккет. — Эконом — весьма почтенная профессия. Но мой сын… — Его лицо дернулось. — Он в долговой тюрьме.

— Я знаю об этом. Однажды застал Агнессу в слезах.

При этих моих словах Мартин нахмурился, но я продолжал допытываться:

— Какое это имеет отношение к вашему доносу?

Броккет глубоко вздохнул:

— Хоть я и понимал, что мой сын — позор семьи, однако все равно любил его и боялся, что мальчик может умереть в тюрьме от голода и болезней, если я не пошлю ему денег, а я мог освободить Джона, только заплатив его долги. — В его глазах вдруг вспыхнули боль и страх.

— Продолжайте.

— Это случилось в начале апреля, вскоре после того, как мы с Агнессой поступили к вам на службу. Прошлой зимой Джон подхватил в этом проклятом месте воспаление легких и едва не умер. Мы тогда чуть с ума не сошли от тревоги.